|
|
|
ЖУМАГЕЛЬДЫ ЕЛЮБАЕВ
От автора.
В жизни каждого человека наступает момент, когда хочется остановиться и оглянуться назад, оценить пройденное и постараться посмотреть в будущее. Именно такая потребность, исходящая из глубины души, возникла у меня накануне моего 50-летнего юбилея. Осмысливая свою судьбу, я вдруг испытал большое желание изложить историю своей жизни на бумаге, вернуть себя в далёкие дни беззаботного детства и юношества, вспомнить счастливые годы студенчества и начала моей профессиональной карьеры. Посвятить тёплые строки своим дорогим и любимым родителям, давшим мне жизнь, воспитание и образование. Дети всегда в неоплатном долгу перед родителями, поскольку при жизни мы не одариваем их в достаточной степени своим вниманием и любовью. И только тогда, когда их уже нет рядом, мы начинаем ощущать невосполнимую утрату, только тогда начинаем восстанавливать в памяти обрывки счастливых страниц жизни под кровом отчего дома… Именно поэтому я посвятил эту книгу своим родителям и родителям своей супруги, которые для меня были такими же близкими и любимыми людьми. Моё поколение живёт в интересное и драматическое время, на стыке двух столетий и двух тысячелетий. Я, как многие мои ровесники, родился в середине прошлого столетия в огромной и сильной стране, называемой СССР, которой сейчас уже нет на карте современного мира. Все мы, граждане той большой страны, жили единым стремлением построить богатое, свободное и народное государство, и многие из нас верили в это и делали всё для того, чтобы наши мечты превратить в быль. Мы верили и созидали, но, увы, нашим мечтам не суждено было сбыться. В эти дни есть много людей, смотрящих на наше прошлое, как на время только жестоких трагедий, - я не разделяю такие настроения. В той стране, действительно, было много трагедий, они не обошли стороной и семью моих родителей, но было время и созидания, был дружный многоликий советский народ в лучшем понимании этого слова, отличающийся своим патриотизмом, радушием и бескорыстностью. Было счастливое наше детство и юношество, было время бесплатного обучения и бесплатного здравоохранения, было время, когда люди добровольно, в едином порыве и по зову сердца, ехали возводить города и заводы. В этой стране мы родились и выросли, получили образование, в этой стране мы выросли профессионально, в этой стране родились наши дети и некоторые из них успели получить бесплатное образование. Эту страну мы готовы были защищать не жалея сил и жизни, именно поэтому наше поколение считало за честь быть на военной службе и на великих стройках в тайге и в тундре, в пустыне и районах вечной мерзлоты. Это не настальгия по прошлому - это моё осознанное понимание того времени, в котором прошла большая часть моей жизни, и я счастлив, что родился в то время, я счастлив, что был частью этой большой страны. Но жизнь не стоит на месте, и сегодня мы все свидетели новейшей нашей истории. Сегодня я, как и все казахстанцы, верю в будущее своей Родины - Республики Казахстан. Я этнический казах, принадлежащий к одному из старейших родов Среднего Жуза - Кипчакам, давшим начало многим тюркоязычным народам Евразии. Поэтому я с особой остротой ощущаю, что принадлежу этой стране и его многонациональному народу. Моё будущее и будущее моих детей зависит от благополучия Казахстана, и в силу этого я, как и прежде, остаюсь оптимистом и романтиком и верю в созидательные силы общества. Хотя многие сегодняшние явления я не воспринимаю и, видимо, никогда не восприму, поскольку они противоречат моим идеалам, моему восприятию мира и справедливости. Эта книга написана для очень узкого круга людей, для моих близких и родных, для друзей и коллег, для людей, знающих и уважающих меня. В этой жизни я не совершил ничего великого и геройского, я был одним из тех рядовых членов общества, которые честно и добросовестно служили своей стране, передавали свои знания и опыт молодым. Но я горжусь тем, что в первые годы становления Казахстана, как суверенного и независимого государства, я участвовал в формировании судебной и иной правоприменительной практики, в разработке и принятии Парламентом страны многих важных законодательных актов, в формировании новых демократических институтов власти. Книга разделена на главы, каждая из которых посвящена определённому периоду моей биографии. В них моя жизнь, в них моя любовь, в них моя семья, в них любимая работа, в них мои друзья и коллеги. Сопровождающие книгу фотографии - объективные свидетельства описанного, зеркальное отражение моей жизни, моего внутреннего мира, моих взглядов и моего отношения к окружающему меня миру. Эта книга не увидела бы света без большой профессиональной помощи известного Атырауского журналиста и моего большого друга, Георгия Васильевича Трухина, который приложил много усилий литературной обработке моих скупых слов. Я благодарен ему и за то, что он каждой главе посвятил свои стихи, которые публикуются тоже впервые в этой книге. Эти стихи, являются как бы эпиграфом каждого этапа моей жизни - они весьма точно отражают мой внутрениий мир, мой воприятие жизни, моё отношение к людям, мои идеалы и мои мечты. Препровождая книгу этим небольшим вступлением, я надеюсь, что те немногие читатели, в руках которых она появится, не станут меня строго судить за мои скромные литературные способности. Здесь повествовательное изложение моей жизни, основанное на действительных событиях, есть определённые, мои личные, выводы и рассуждения по поводу некоторых исторических событий и относительно некоторых страниц моей профессиональной деятельности. В книге описаны некоторые судебные дела, которые я рассматривал в различные годы моей судейской работы, они приведены здесь, поскольку они мне были интересны с профессиональной точки зрения и именно такие дела помогли мне стать Юристом. Хочу выразить огромную благодарность коллективу Алматинского издательства «Комплекс», чьи люди приложили много сил и творчества для оформления и издания этой книги. Хочу сказать большое спасибо и всем тем, кто поддерживал меня морально в эти месяцы, когда книга готовилась к публикации. Итак, я приглашаю всех вас в путешествие по страницам моей скромной жизни - в мой мир, в моё настоящее и будущее…
Жумагельды ЕЛЮБАЕВ.
… И РАСПАХНЕТСЯ МОЯ ДУША
Когда вселенские миры Перебродив, угомонились, Когда в созвездья превратились Туманы пыли и пары - Тогда ль, молекулы роя, Закономерно иль случайно Возникла в мире эта тайна - Загадка сути бытия?
А может, миллиарды лет В спиралях Вечности вращаясь, Едва-едва обозначаясь, Как от звезды далекой свет, Она явилась наконец Триумфом Жизненного века, Даря Вселенной - Человека И возглашая: - Вот - Венец!
О, Тайна! В чем же наша суть? В пространства бездне многоликой? Что в этой магии великой Познаем мы когда-нибудь? Иль в галактической глуши Поймем однажды чрезвычайно: Нет тайны трепетней, Чем Тайна Священной магии Души![1]
Я - юрист. И, конечно же, важнейшим для меня, сознательно выбравшего эту нелегкую профессию и с азартом желавшего ею овладеть, является тот день, когда я впервые профессионально выполнил юридическую работу. Было это уже давно, в 1982 году, в далеком и мерзлом городе Ивделе Свердловской области, куда я был избран судьёй всего через год после окончания Свердловского юридического института (год я работал в транспортной милиции на железнодорожной станции Свердловск). Я почему-то всегда, начав учиться на юрфаке, стремился стать судьей. Именно судьей - не следователем, не адвокатом или прокурором. И вот именно в северном городке, в городском суде, открылась вакансия, куда и предложили новоиспеченному юристу отправиться оттачивать мастерство (это я так считал, хотя, откровенно говоря, о каком «мастерстве» можно вести речь после студенческой скамьи?). Север, удаленность от большой земли - моей романтической и по той юной поре достаточно амбициозной душе это представлялось прекрасной возможностью проявить все свои недюжинные способности и начать блистательную карьеру! И я потащил за собой в Ивдель своих теплолюбивых «азиаточек», как я их ласково называл, - жену и маленькую дочку. Приехал, пришел с направлением в горсуд. Там меня встретили вежливо и приветливо, но с плохо скрываевым настороженным любопытством: никак не ожидали увидеть смуглого и черноглазого парня с таким трудным для русских северян именем. Председатель суда со мной долго и солидно разговаривал, больше отводя глаза в окошко, расспрашивал вроде бы о важных, но малоинтересных вещах и подчеркнуто «вводил в курс». Дел, мол, много, но о самостоятельности пока мечтать повременим, потому что в практическом судопроизводстве главное не отметки в дипломе, сколь они ни замечательны, а опыт, опыт, опыт… Короче, я быстро осознал, что учеба моя будет продолжаться, наверное, не один год под этим скупым белесым солнышком, тоскливо заглядывающем в председательское окошко. Но, собственно, чего ждать-то было по большому счету? Что перед тобой, уважаемый Жумагельды Сакенович, постелят красную дорожку под ножки и подведут к полированному столу с горой сложных, запутанных дел, в которых никто не смог разобраться, а ты, молодой, красивый, талантливый и успешный, расщелкаешь их все за один присест, снискав себе славу светила юриспруденции? В общем, я вышел из горсуда достаточно охлажденный и приземленный, полный надежд на долгую рутинную работу по рассмотрению уголовных, гражданских и административных дел. «Что ж, все так начинают, - философски рассуждал я по дороге. - Но ведь немало и плюсов. Во-первых, это реальная практика, она, безусловно, нужна. А во-вторых (хотя, может быть, это первое и есть), крыша над головой имеется, квартиру дали сразу, так что, Елюбаев, радуйся и начинай тратить свои подъемные»… Попереживав немного за скороспелым первым ивделевским обедом, я снова направился в горсуд. По дороге меня словно пронзило: слушай, Жумагельды, а ведь ты же идешь на работу! Зашагал веселее, и пессимизм быстро улетучился. Пришел, стал осматриваться и присматриваться. И на меня тоже, признаться, глазели. Немножко смешно, но, в общем-то, скучновато. Один зайдет, другой. Вроде бы чин-чином, расспрашивают меня обо мне. Да только разговоры почему-то получаются все о них, новых моих коллегах, таких, оказывается, умных, умудренных практическим опытом… Я вдруг ощутил, что от этих чистосердечных признаний собственной значимости и значительности моих сотоварищей как-то потихонечку сникаю и становлюсь поменьше ростом. До того мозги запудрили, что от безмыслия напевать стал: «Ив-дель, Ив-дель…». Но тут меня действительность и встряхнула. Какая-то суматоха по коридорам пронеслась. Секретарша председательская забегала, двери расхлопались. Кто-то на высоких тонах подтверждал свою сугубую занятость… Я как-то встрепенулся и приготовился наблюдать жизнь провинциального суда, как она есть. Но наблюдателем стать не пришлось. «Жу-ма-гэлды Са-кэ-нович, - еле выговорила секретарша, краснея и опуская взгляд, - Вас просит судья». - Ха-ра-шо, Свэт-лана, спа-сыбо! - в тон ей ответил я, и мы оба рассмеялись. - А какой судья, мы же здесь все - судьи? - «Сам», - многозначительно выделила она интонацией, и я понял, что председателя здесь называют с большой буквы. Что ж, пойду к Судье. - Знаете, Жума-гельды, мы решили проверить Вас в деле, - он говорил спокойно, но нахмурившись. - Завтра в поселке Полуночное выездной судебный процесс, а судья заболел. Отменять выезд нежелательно. Дело несложное, квартирная кража. Может, замените судью? - Хорошо, - не задумываясь, ответил я. - Вы так смело беретесь за процесс: дело-то незнакомое? - Но ведь Вы уже решили доверить его мне. - А куда мне деться, если ехать некому! Все заняты, черт возьми, у всех дела! - Да не стоит нервничать, дело-то легкое. - А ты откуда знаешь? - неожиданно перешел он на «ты». - Да Вы же сами только что сказали. - Я сказал: «несложное». Запомните, молодой человек, легких дел не существует, потому что за каждым - люди. «Вот тебе и первая наука», - отметил я про себя. - Получите дело, подготовьтесь. Рано утром поедете. Ну, что ж, Вы - молодой специалист, диплом хороший… Давай, поезжай, парень! И утром я поехал на свой первый процесс в качестве самого настоящего судьи, полномочного принять решение о привлечении к ответственности человека, переступившего через черту закона, от имени государства - Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Ехали в автобусе. В салоне - суд, за салоном - тайга. А я под тряску все размышляю о том, как мне избежать ошибок. Все же боевое крещение! Разобрался я с делом быстро и без проблем. Весь вечер изучал материалы, лег спать далеко за полночь. Тривиальная кража, вор проник в квартиру и украл магнитофон. Как-будто бы не ахти какая ценность! Но это ведь как посмотреть. Ведь те, у кого эта вещь похищена, не могут ее сразу восстановить: все же денег стоит. Когда еще выкроишь из семейного бюджета две - три сотни рублей? И сколько времени копила эти деньги простая рабочая семья? Была радость от покупки, дети в восторге: музыка зазвучала в доме… И вот приходит в чужой дом вор, подлый, беспощадный и хищный. Наплевать ему на детскую радость, на теплое человеческое ощущение домашнего уюта и благополучия, которое всегда возникает при покупке ценной вещи - наплевать и растоптать! Он - вор! Собственно, сомнений я не испытывал, решение уже сложилось. Вопрос был в том, чтобы правильно и четко, без малейших отклонений от процессуальных норм провести суд, и именно здесь есть риск что-то упустить. А процессуальные ошибки очень коварны: можно свести на нет все дело и обеспечить отмену принятого решения. Вот о чем волновался, даже просил выехавших со мной коллег в случае чего подсказывать. Однако суд начался, и я …успокоился! Личность обвиняемого не взывала к раздумьям, особых каких-то перипетий в этом банальном деле не возникло, и в ходе процесса я только убеждался в правильности выбранной тактики и предварительно выработанного решения. Приговор, достаточно, но не максимально жесткий, был воспринят всеми сторонами, как справедливый. На обратном пути я практически всю дорогу проспал: сказалось нервное напряжение. А когда приехали, сразу пошли «докладываться» Судье. - А ты у нас, оказывается, орел! - выйдя из-за своего внушительного вида стола, пожал мне руку «Сам». - Уже знаю, сообщили. Молодец, хорошо держался, очень уверенно. Ну что же, Жумагельды, унты у тебя есть? Теперь, товарищ судья, будешь у нас по тайге ездить! «Товарищ судья», - отметил я сразу. Вчера так не называл. Да и на «вы» вчера был только лишь для того, чтобы себя заставить уважать. Выходит, боевое крещение состоялось. Значит, я теперь настоящий юрист. С сегодняшнего дня, 25 июля 1982 года. А ведь до этого первого процесса пролетела целая эпоха моего детства и юности…
БЕРЕЗОВЫЕ БЕРЕГА
Мне хочется порой вернуться вновь В тот мир, где мурава по плечи прямо, Где главным словом знаешь слово «мама», А главным светом - мамину любовь.
Где млечным запахом пропитан двор И утро в петушиных перезвонах, А за калиткой, в островах зеленых, Веселый ветер меряет простор.
Где снежный лес таинственной страной, А летом ковыли огромным морем, Где птичьи стаи, с небесами споря, С рассветами встречаются весной.
Где сквозь туман душистые стога Былинными глядят богатырями, И так манят прохладными волнами Березовые речки берега...
Жилось мне в родном селе Сибирском очень тепло и счастливо. Морозы не в счет, жизненная теплота ведь не от погоды, а от людей вокруг и от красоты и очарования родных мест. Как и для всех малышей, земля для меня была огромной, таинственной и поэтому очень притягательной. Я очень рано полюбил убегать в поля, туда, где пологие степняки покрывал серебристый ковыль. Ложился в траву и любовался на жаворонков. Они кружились стайкой, непрерывно звеня в высоте, и, словно восторгаясь собственными трелями, поднимались все выше и выше в небо, как-будто желая сверху послушать свои только что оброненные в просторе жизнерадостные песни. Повиснут серые комочки, неистово трепеща крылышками, зальются тонкими голосками и, как по ступенькам, - вверх, вверх, вверх! А потом совершенно неожиданно - камнем вниз! И снова в высоту… Зачаровывающая игра в прятки со звуками! Я замирал от этой красоты, сердце мое, мальчишеское трепетало в груди, я забывал обо всем на свете и старался незаметно для птичек подползти по траве прямо к эпицентру их звонкоголосого хоровода. Когда это удавалось, и жаворонки оказывались точно надо мной, я, кажется, распахивал душу, и счастью моему не было предела. Я закрывал глаза, слушал их и слушал, а ласковые ворсинки ковылей щекотали мне щеки и шею, колыхаемые легким майским ветерком. Иногда я даже засыпал так, и тогда снились мне, конечно, необъятные просторы, то ровные, то слегка холмистые, зеленые, где росли травы и цветы, желтые, где колосился хлеб, с извилистой быстрой речкой в березовых берегах… Я сибиряк по душе и жизни, и эта природа Прииртышья - моя заповедная человеческая пристань. Хотя родился-то я вовсе не в Ново-Варшавском районе Омской области, где был наш дом, и где пролетело мое босоногое счастливое детство. Родители мои, Елюбаевы папа Сакен и мама Тогай, жили той жизнью, какой жила вся наша большая тогда страна. И вот, в начале шумных пятидесятых годов, в едином молодом порыве со всей советской молодежью, поехали родители из Омской области России в Павлодарскую область, поднимать казахстанскую целину. Мама была беременной. Новый совхоз с героическим названием «Кутузовский» Иртышского района и стал тем местом, где 4 марта 1954 года я появился на свет. Поселка еще не было, только длинные ряды палаток. Палаточный город, таким образом, моя родная колыбель… Но с малышом на целине хлопот - умножай вдесятеро. Пришлось возвращаться в Сибирское.
Здесь надо немного уточнить. Как это - казахская семья и вдруг в Сибири? Ничего, оказывается, удивительного в этом факте нет. В Омской области, бывшей огромной губернии царской России, казахи жили всегда, особенно в ее южной части. Вместе с русскими, украинцами, татарами. Одними селами, аулами, поселками, деревеньками. Не разделяясь, но всем делясь друг с другом. Отец мой был человеком серьезным, умным и строгим. Уважаемым, а в казахском землячестве - там особенно гордились, что мы происходим из древнего рода кипчаков, из племени мадияров - и вовсе авторитетным. Он окончил пользовавшийся большой славой Омский педагогический техникум, который в царское время именовался Азиатской Школой и был известен качеством своего образования. Папа стал учителем казахского языка и литературы, а учителя в то время являлись одной из почетных вершин интеллигенции. Казахи жили во множестве населенных пунктов, и отцу приходилось ездить в школы из одного села в другое. И вот, чтобы успевать на уроки, он на одну из первых зарплат купил себе велосипед - большую редкость в те небогатые времена! Я хорошо помню из рассказов моих более старших родственников и односельчан: катит мой папа из аула в аул на своем блестящем велике, весь такой солидный, в белом костюме (в то время это был самый шик!) при галстуке, а сзади, на почтительном расстоянии бегут мальчишки и несмело завидуют учителю… А мама моя почти всегда занималась домашними делами. Одно время она работала в Сибирском хлебоприёмном предприятии, но недолго. Да ей и так забот хватало. Мы жили оседлой жизнью, совсем по-русски - водили гусей, уток и кур. Держали, конечно, и скотину. Словом, было обычное сельское подворье. Славился наш дом… самоваром! В сибирских селах, меня это всегда, между прочим, удивляло, чай почти не пьют - главный напиток молоко (ну и еще, конечно, водка - но это для взрослых). Так вот, самовары здесь были редкостью. А для меня, когда я подрос, самоварничать стало одной из основных домашних обязанностей. Колол для него щепу, берёзовые шишки собирал, чтобы дым был особенно ароматным. И был у меня еще драгоценный отцовский юфтевый сапог с голенищем гармошкой, которым я мастерски раздувал угли в самоваре. Друзья мои закадычные прибегали к нам вечерком «на самовар». «Тетя Таня, - так они на русский манер называли мою маму, - чай пить будем?». Она им не отвечала, она мне сразу приказ: ставь самовар! И вот все садятся кружком вокруг пузатой диковинки, а я, довольный и гордый, берусь за сапог: пых-пых, пых-пых! Нас, детей, у родителей было трое. Старше меня Бикен, сестра, папина отрада. Отец был к ней очень привязан, везде и всюду возил с собой, ласкал и оберегал. Но он, по всей вероятности, видел в ней, первом своем ребенке, сына, и поэтому воспитывал ее по-мужски. Она с детства привыкла к сугубо «мальчиковой» домашней работе, ее даже постригали коротко, а ходила она в шароварах и рубашке. Но потом мама, видно, пристыдила отца, и наша Бикешка наконец-то отрастила косу и нарядилась в платье, стала самой настоящей восточной красавицей. А мне и братишке Жумабаю, который моложе меня на пять лет, мужское отцовское воспитание пришлось познать сполна: жизнь у нас с Жумой была исключительно спартанская. Отец расхлябанности не терпел: во всем должен был быть исключительный порядок, касалось ли это дома, двора или школы. Никакой лени мы не допускали, потому что спрос был строгий, особенно с меня, старшего. Но при этом он был очень нежным отцом, наш папа, настоящий глава семейства. Он сам не гнушался никакой сельской работы и меня обучал всему, что умел. Братишку, правда, от труда практически освободили - у него обнаружился врожденный порок сердца, Жумабай часто болел. Я его очень жалел и работал за двоих. До сих пор горжусь тем, что отлично умею косить траву. Наравне с самыми опытными деревенскими косарями. За лето я один заготавливал большие стога сена, что было моей главной семейной обязанностью. Но это, разумеется, тогда, когда я уже достаточно вырос, чтобы навсегда потерять возможность прятаться от жаворонков в серебристых ковылях. Мама, родная наша мамочка... Она осталась для меня навсегда доброй волшебницей, только не из сказки, а из нашей простой и доброй жизни. С тех пор, как я стал что-то осознавать, я знаю, что самое ласковое и родное в нашем человеческом мире - мамины теплые и немножечко шершавые, самые родные руки. Им я доверял и доверялся всецело, и не было ни одной моей детской тревоги, с которой я не бежал бы к ним, не искал бы их неодолимо и неистово, зная, что именно они, руки моей мамы, утешат и рассудят, успокоят и разъяснят, все расставят по местам в моей неразумной мальчишеской голове и так, что этот мудрый мамин порядок сохранится во мне навсегда. Она была беспредельно добрым человеком, наша мама. Время, в которое мы росли, безоблачным ведь не назовешь. Только десять лет прошло, как закончилась война, не всего было вдоволь даже у нас, сельчан, живущих своим хозяйством. Тяжелее других приходилось семьям, потерявшим на фронте кормильцев. И я не припомню дня, когда бы мама не посылала кого-либо из нас отнести кувшин молока или пяток яичек соседям. Да и стол у нас всегда был обширным, много народу за ним усаживалось. Я помню, как нахваливали гости мамины баурсаки. Как они ей удавались, что за секреты такие она знала? - но такого маленького чуда с хрустящей светло-коричневой корочкой, пухлого, со спрятавшимся внутри шариком из горячего воздуха и неповторимым ароматом каленого подсолнечного масла мне больше пробовать никогда не доводилось. «Та-ань, - нараспев спрашивала у мамы всякий раз ее подружка, тетя Валя Савченко, сама большая мастерица печь и жарить, - и что это ты в тестишко-то подкладываешь, скажи? Небось, травы какие чудные сушите в своих степях казахстанских, да привозите?» Мама только улыбалась в ответ и накладывала подруге полное зеленое в крапинку эмалированное блюдо лепешек - домашним. Мама была очень красивой женщиной. Ее удлиненное лицо делали неповторимым живые черные глаза, в которых всегда играл лучик солнца. Стройная, очень подвижная, она, казалось, совсем не менялась с годами. Всегда в делах, всегда все успевающая и всегда какая-то одухотворенная. Людей любила безмерно, рада была каждой новой встрече. Потому и дом наш был всегда открыт для всех. У казахов не принято было, чтобы женщина появлялась на людях с непокрытой головой, мама этому обычаю, естественно, следовала. Но ее открытый характер сказывался даже и в этом. Она любила и всегда выбирала светлые платки, украшенные цветастыми узорами. Все женщины на селе ходили в таких платках, но мамины всегда были самые красивые. Наш серьезный папа в этом тоже был «виноват»: привозил ей в подарок очень красивые платки и шали. Я сейчас, рассматривая старые фотографии, вижу то, что ранее, когда она была с нами, совсем не замечал. Одухотворенность, свет, особое, очень тонкое сияние человеческой доброты, неброское и на первый взгляд неприметное, но могучее и всепоглощающее, когда вдруг понимаешь эту скрытую сущность человека. Уже выцветшие карточки из далеких пятидесятых годов сохранили их молодыми, моих маму и отца, и я вижу на этих старых снимках, сделанных, конечно, заезжим фотографом из района - незнакомым, чужим человеком, - что, смущенные и немного растерянные, мои дорогие родители были очень счастливы вместе, и это их негромкое, оберегаемое от постороннего взгляда личное счастье, наверное, и есть Счастье с большой буквы.
… Однажды за ужином отец как-то по-особенному строго посмотрел на нас с Жумабаем. Помолчал, пристально разглядывая вихрастых своих сынков. - Утром рано вставать, - сказал наконец. - Возьму на охоту. Узнаете, как мы, казахи, ловим лис. Пора уже, подросли мои джигиты. Всю ночь я ворочался от возбуждения: представлял, как на меня выбегает из лесу огромная красивая лисица, а я уже наготове с ружьем… «Он, наверное, остается, - вдруг услышал откуда-то издалека сердитый голос отца, - тогда пусть спит до вечера!». Я вскочил, как ужаленный, и что-то забормотал про ружье и патроны. - Умываться и поесть! - коротко скомандовал отец. - Обойдемся без оружия. Я умывался холодной водой и размышлял: что же это за охота такая непонятная? Народ уже собрался. Впервые я видел вместе столько мужчин казахов, да еще и на конях. И мальчишек полна улица. В сером предрассветном освещении всадники представлялись какими-то полусказочными богатырями, да и сама предстоящая охота для меня была окрашена в мистические тона. Я присмотрелся: ружей почти не было, только у двух или трех стариков, которых все с почтением приветствовали. Мужчины собрались в кружок, несколько минут что-то обсуждали. «План разрабатывают», - догадался я, вспомнив похожие сцены из кинофильмов. Наконец они разъехались, затем выстроились, старик в меховой шапке с острым верхом что-то громко прокричал, и отряд джигитов дружно поскакал к березовым колкам. А мы, пацаны, толпой побежали вдогонку. Во время перебежек я узнал, что наша, мальчишек, главная задача - окружать березовые рощицы и, как можно громче шумя и натравливая собак, выгонять из них лис. Взрослые, пешие и конные, выстроят для них своего рода коридор, путь по которому лишь один: в сторону реки, Иртыша. Остальное, как теперь говорят, дело техники. И вот ужасный шум - гвалт, стуки, рожки, улюлюкание, свист, собачий лай - сводит с ума забравшихся в норы после ночной охоты лисиц. Буквально через несколько минут то тут, то там вспыхивают меж березок рыжие огоньки, мечутся из стороны в сторону и, найдя единственное свободное от преград место, бегут из колок прочь от этих ненормальных людей. Я был в толпе со всеми мальчишками, так же бежал, орал, свистел и улюлюкал, пьянел от азарта погони, все более распаляясь, но все же оглядывался на братишку, не выпуская его из вида: а вдруг Жумабай не выдержит быстрого бега - мало ли что может случиться? И… продолжал мучиться вопросом: где же ружья?! Наконец роща закончилась. Мы прочесали колок насквозь, и лисы оказались на открытом пространстве. Это сейчас, вспоминая картины далекого детства, я понимаю, в каком состоянии находились тогда животные, лишенные сна и оказавшиеся в совершенно неестественной, непонятной для их звериного интеллекта, ситуации. Стресс лишал их, прослывших самыми хитрыми и ловкими обитателями лесов, возможности ориентироваться и хоть как-то мыслить. Обескураженные, они только и способны были что мчаться от опасности напролом, как ни странно, обрекая себя таким образом на верную гибель… А тогда я, помню, очень удивлялся, почему же лисы - лисы! - не бросаются на нас с лаем, не убегают в сторону, хотя достаточно одного лишь прыжка, чтобы спастись, а, жалобно потявкивая, бегут прямо на ожидающих их в засаде людей? И - продолжал вместе со всеми гнать их вперед, к охотникам. Наверное, от этих неспокойных мыслей я незаметно чуть отстал от нашей большой неистово орущей группы. Я остановился осмотреться и почти сразу увидел лису. Вернее, молодого лисенка, еще не взрослого щенка. Он распластался под небольшим, но густым кустом, припал к земле и судорожно заглатывал воздух, теребя траву обессилевшими ножками. Сквозь вздохи прорывалось поскуливание, а рыжие глазки беспомощно закатились. Я ощутил, как мне невыносимо жаль этого несчастного зверька с подрагивающим пушистым хвостом. Осторожно подкрался поближе, нас разделяло метра два с половиной, не больше. Лисенок, кажется, смотрел, вращая глазами, но вряд ли он что-либо видел. «Умирает: задохнулся», - решил я. - Э-эй, - тихо, чтобы другие вдруг не услышали, окликнул я его. - Эй, рыжий! - И бросил в него каким-то сучком. Лисенок вздрогнул, глаза его остановились. - Беги, давай, бедненький, беги скорее - кыш! Он повернул голову в мою сторону и оскалился. «Живой», - обрадовался я, ничуть не боясь, что зверь может накинуться и покусать. Поднял какую-то ветку и бросил ее на куст. Ветка оказалась тонкой и сухой и с треском переломилась. Этот шум, видимо, окончательно встрепенул лисенка. Он привстал и негромко зарычал, все еще тяжело дыша. - Ну беги же ты! Уходи!!! - громко крикнул я и, засунув в рот пальцы, пронзительно свистнул. Свист у меня получился впервые, раньше мне это ну никак не удавалось. А тут вдруг вышло, да так громко, что я сам невольно зажмурился. А когда раскрыл глаза, под кустом никого уже не было. Удрал мой лисенок. Ну и молодец, пусть живет! И я побежал догонять остальных, довольный за спасшегося зверенка. Но увидеть мне предстояло еще немало такого, от чего сердце сжималось в комочек. Ловили затравленных лисиц веревочными петлями. Эти петли особым способом прикреплены к длинному деревянному шесту. Всаднику не стоило никакого труда догнать обессилевшее животное и сноровисто, прямо на скаку, накинуть петлю на шею. Зверь, естественно сопротивляясь, затягивал веревку. Ни ружей, ни патронов было не нужно… Более выносливые лисы иногда убегали от первых ловцов. Но путь им все равно был обозначен: к Иртышу. Если животное и добегало до реки, то сил, чтобы броситься в воду и уплыть, уже не оставалось никаких. Дома я все же набрался храбрости и спросил у отца, зачем надо столько лис. - Жалко? - ответил вопросом на вопрос папа. - Жалко… - Я подумал про лисенка, и на глаза навернулись слезы. - Мне тоже их жаль, Жумагельды, - тихо сказал отец и погладил меня по голове. - Но мы же ведь режем гусей и уток, варим яйца, из которых могли бы вылупиться птенцы. А рыбу ты разве не ловишь? Все мы на земле - дети природы. Мир красив, но он суров, сынок. У жизни свои законы… - Но мы же не едим лисиц, папа! - Не едим. Однако нам нужны еще и шапки и шубы. Ты же не хотел бы замерзнуть зимой, правда? А предки твои лисий мех очень ценили. И много чего красивого из него делали. Вот, почитай книгу! - он достал с полки и протянул мне большую толстую книжку. Это был альбом казахских национальных костюмов и предметов обихода. - Кстати, дедушка твой был лучшим охотником на лис. - Отец вдруг отвернулся, посмотрел в окошко и быстро вышел, бросив на ходу: - Почитаете с Жумабаем, хорошо?.. Мы с братишкой разглядывали книжку, наверное, целый час. Он устал и убежал гулять, а я еще долго сидел, размышляя. В альбоме было что-то таинственное. Совсем иная жизнь, мне незнакомая. Круглые домики - юрты, которые легко перевозятся на лошадях или верблюдах. Большие отары овец, перегоняемые чабанами по цветущей весенней степи с луга на луг. Конные охотники с могучими беркутами на плечах. Фантазия унесла меня далеко-далеко в неведомый край - Казахстан, где живут мои предки, мой народ. Где он этот край? И те же ли просторы сейчас у моей родины, те же ли ветры гуляют по бескрайним степям, так же ли пахнет полынь-трава? А жаворонки там поют? А березовые берега есть у тех далеких речек? На все эти вопросы мое детское воображение почему-то давало безусловно утвердительные ответы. Видимо, не хотелось сердцу, чтобы было иначе, ему нужно было ощущение единой родной страны, одинаково прекрасной во всех ее уголках, одинаково матерински доброй, вскармливающей, обогревающей и защищающей. А когда я на все себе сам ответил, мысли вновь обратились к недавней охоте, так меня увлекшей и потрясшей. Только теперь уже среди конников были и настоящие казахские батыры в необычных, расшитых узорами одеждах. Они подбрасывали вверх сильных и зорких соколов и беркутов, и красивые, гордые птицы, взмыв к небесам, выглядывали внизу рыжешерстую жертву, камнем падали на нее, выпустив острые, безжалостные когти, и, завладев добычей, с клекотом поджидали хозяина. И опять моим лисицам не было никакой пощады, никакого спасения... Но почему? Вот бы спросить об этом дедушку - уж он-то бы о законах природы рассказал наверняка побольше, чем папа...
О дедушке я слышал немного. Взрослые как-то уходили от вопросов о нем и незаметно для нас, детей, переводили семейные разговоры на другие темы. Говорить было о чем: уже и космонавты летали за небеса, и атомоходы бороздили Ледовитый океан. Все было страшно интересно и заманчиво. По нашим сельским дорогам частенько проезжали огромные машины, а иногда и гусеничные вездеходы. Выросли ажурные вышки высоковольтных электролиний. В небе шумели стремительные реактивные самолеты. Жизнь бурлила, заряжая все вокруг неподдельным, искренним оптимизмом и неодолимым желанием участвовать в построении невиданного общества, в котором светлое будущее для всех людей будет установлено раз и навсегда. Но почему-то в ней, в этой кипучей жизни, совсем не было места для моего деда, которого мне очень, порой просто нестерпимо, хотелось уважать и любить. Я так и не находил ответа на этот все более озадачивающий меня вопрос. И уже подростком стал узнавать, что не все в моей стране было, оказывается, гладко, красиво и правильно. Обидно и горько, что в этом жестоком горниле нашлось место и для моего прадеда, и для отца моего папы. Приведу выдержки из статьи «Степные заговорщики», опубликованной в начале 90-х годов минувшего века в газете «Омский вестник». В ней проливается свет на то, как все происходило в неправедную пору репрессий. «...Легенду о заговоре казахов в омских степях в 1937 г. следствие начало издалека. В конце 1938 г. в военной прокуратуре СибВО было начато дело о контрреволюционной деятельности Мухана Айтпенева. Позднее, уже в обвинительном заключении о повстанческой организации казахов, отмечалось, что по заданию московского центра «Алаш-Ордынской» организации бывший переводчик генерал-губернатора Мухан Айтпенев создал диверсионно-террористическую националистическую контрреволюционную организацию (полный букет контрреволюции!), ставившую целью подготовку восстания и отторжения от СССР национальных республик, создание независимого пан-тюркского государства.
Доступ к документам и консультации
от ведущих специалистов |