|
|
|
О некоторых теоретико-правовых аспектах исторического нарратива в казахстанской историографии
Нурдинова Ж.Т., Д.ю.н., доцент Академия им. У.А. Джолдасбекова (г. Талдыкорган)
Вот уже четверть века мы пребываем в новых условиях, когда на смену идеологическим догматам СССР, обусловленных тоталитарным режимом, приходят, не менее сложные, по своему формату исторические нарративы, требующие скрупулезного, научного подхода, которые должны быть далеки от маргинальных дискурсов относительно новых взглядов на природу идеологических установок в новых независимых, суверенных государствах. В Основном законе РК в п.1. ст. 5 конституированы нормы о идеологическом и политическом многообразии [1]. Указанная позиция, прежде всего, подразумевает отказ от монополии какой-либо одной политической партии, и признание плюральности идейных доминант, взглядов, убеждений и установок в социуме. В указанной причинно-следственной и логической увязке целесообразно обратиться к проблематике исторического нарратива в освещении отечественной истории с позиций теории права, а точнее было бы сказать, с позиций формирования политико-правовых концепций, отвлеченных от этнофобий и субъективизма. Логично признать, что в новой и новейшей истории в рамках национального и государственного строительства, история используется как инструментарий идеологических ориентиров, способствующих выработке в общественном массовом сознании непреходящих ценностей своей и общей идентификации, способных пробудить в индивиде причастность к происходящим событиям, участвовать в мире политического. Идеологический формат, в указанных обстоятельствах, предстает одним из тех аспектов, в котором наиболее комфортно стал проявляться т.н. «национализм». В ряде случаев он проявляется на бытовом, поведенческом уровне, но что более всего устрашает, переходит в другие сферы, более серьезные по своему значению и последствиям для социума. Стоит признать, что речь идет о т.н. «исторических» исследованиях, которые, зачастую, весьма далеки от научных, проверенных знаний, и, неся в себе колоссальный отрицательный импульс, способствуют формированию «специфического» отношения к происходящим событиям, сквозь призму этноцентризма и этнофобий. Со всей остротой указанные проблемы проявляются и в казахстанской социальной реальности, несмотря на то, что институты государства и гражданского общества активно работают в этом направлении. Во многих исследованиях на текущий момент присутствует определенная, заданная схема, которая позволяет нивелировать события и факты, в целом, воздействуя не только на рядовых граждан, но и на академическую интеллигенцию, опосредуя таким способом пробуждение в умах представлений, весьма далеких от действительности, о прошлом своей страны. Именно в указанном ракурсе уместно будет признать важность теоретико-правового осмысления исторического нарратива в казахстанской историографии. В своем анализе обратимся к публикации Мальцева Д.А. «Исторические мифы стран Средней Азии. Поиски «древнейшей» государственности и «престижных» предков в современной Центральной Азии» [Электронный ресурс: URL: Режим доступа http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=16762. Дата обращения 12 марта 2017 г.]. Указанный автор утверждает, что проявляется ярко выраженная тенденция приукрашивания, чрезмерной идеализации отдаленных событий и мифологизация древней и средневековой истории отдельных народов ЦА [2]. Действительно исторические знания, равно как и историография служат проводником мощнейших установок прошлого, проецируемых на нынешнюю реальность. И никоим образом нельзя отрицать их воздействия на формирование политико-правовых концепций, установок, нарративов, используемых для выстраивания новых демократических институтов, опирающихся на долговременные демократические интересы государства. Указанный автор сетует по поводу того, что авторы многих современных публикаций возвеличивают далекое прошлое своего народа и, напротив, целенаправленно принижают значение истории других народов региона, открыто отрицая какой-либо их вклад в развитие цивилизации. Далее автор признает, что наука пережила кризис смены методологических ориентиров. Эти процессы в полной мере затронули и страны ЦА, где происходят процессы построения государственной и национальной идентичности на преимущественно этнической основе. Государства ЦА с советских времен имеют «коренной» этнос, и именно из этого основания строятся государственная идеология и внутренняя политика, напрямую затрагивающая историческое сознание центральноазиатских наций [2]. Указанная констатация не вызывает полемики. Вместе с тем, такой упрощенный взгляд, на природу событий и попытка автора перевести объективные процессы государствостроительства в узкие рамки этнополитики региона представляются не совсем оправданными. Учитывая специфику изложения автором, можно обнаружить весьма скромный вклад исследователей в изучение данных процессов, в то время как ими были посвящены десятки, сотни томов серьезнейших работ. В продолжение автор пишет, что историческая наука неизбежно приходила к мифологизации и искусственному конструированию истории. При этом, как утверждает автор, задействовались методы, подходы и концепции: - использования народных преданий и легенд в качестве исторических источников; - пропаганда величия «золотого века» своего народа в древности и Средневековье, необоснованное искусственное удревнение его этнонима (самоназвания) и государственности; - «феномен» отдельного народа, этнической избранности и культуртрегерства по отношению к другим народам региона, а то и всего человечества; - сравнительно-состязательный подход к истории по принципу: какой народ древнее, кто основал самые ранние государства и города и т.п.; - использование истории в целях текущей политической конъюнктуры [2]. Как замечает автор, сюжеты такого рода конструктов не отличались особой оригинальностью, идя по тому же пути, что и у большинства стран, образовавшихся после распада более крупных государственных образований в ХХ в. Следуя собственной логике, автор полагает, что мифы развиваются в направлении: - глубокая древность «коренного этноса» и его государственности; - абсолютизация «страданий колониального периода». Первой тематикой в идейном плане поставлена задача доказать превосходство над соседями, а вторая обосновывает отделение от «российской метрополии»[2]. Полагаем, что автор, игнорируя методологические подходы, интерпретирует суть происходящих процессов, преломляя их через призму собственного субъективизма. В чем это выражается? На наш взгляд, автор склонен к обширным обобщениям, позволяя компилировать некоторые мысли, рефреном прозвучавшие в более ранних публикациях Бухараева В.М. Отметим в тезисном порядке, что Бухараев В.М. указывает на общий теоретико-методологический посыл, который оформлялся в рамках «национальной истории», созданной национальной школой историографии, которая в силу обстоятельств культурно-исторического развития демонстрирует этноцентризм - локальный или геополитический. Скорее, следует говорить о некой «своей истории», что позволяет уловить элементы этнонационального круга идей в историографии…. По сути дела, речь идёт о конструкции, которая в официальных национальных историографиях получила название «национальной концепции истории» страны [3, с. 15]. Так, Мальцев Д.А. склонен к утверждению о том, что вся история народов ЦА сводима к т.н. «фолк-хистори», т.е. попыткам национальных академических сообществ сумму исторических знаний свести исключительно к малообъективной информации, не имеющей какой-либо научной ценности. Полагаем, что в данном случае уместно говорить о новейшей «смене вех», которая характеризуется утверждением модели «национальной концепции» истории вновь возникших государств, как процесс моделирования собственной историографической шкалы измерения, в сложносоставном содержании которой наиболее заметно проявляют себя политико-правовые тенденции, в которых: 1) функционируют системы либерального мышления. 2) формируется линия новейшей историографии, представляющая собой инвариант великорусской традиции, той же позиции «старшего брата» в «семье народов». При всех различиях в идейно-политических пристрастиях, оно ориентируется на консервативную идеологию. Указанные тенденции, на наш взгляд, представляют собой некий обобщенный вектор, используемый в исследованиях последнего времени. Следует также признать верной позицию, что современную историографическую ситуацию отличает явное усиление этноцентризма - исследовательского подхода, характеризуемого фиксацией черт своей этнической группы, вплоть до выделения этнонационального фактора в качестве основного критерия исторического познания [4, с. 238]. Между тем, Мальцев Д.А. позволяет вывести некоторые нетипичные черты исторического нарратива в устойчивую типологию, что в основе своей не коррелирует с принятыми исследовательскими канонами, заметно маргинализирует полемику и умозаключения автора. Можно полагать, что публикация Мальцева Д.А. существенным образом искажает истинное значение и смысл происходящих процессов, и, работая на контрасте, позволяет указанному автору, имеющему специальное образование, нивелировать ряд аспектов национальной истории, по сути, катализировать спектр чувств, пробуждая в массовом сознании дихотомии, и даже более - антагонизмы, взращенные на национальных чувствах. Можно утверждать, что подобные истолкования феноменов науки следует квалифицировать как проявления морализаторского взгляда на историю и общество, укоренённого не в системе научно-теоретических координат, а в морально-этическом формате. Исторические реалии таковы, что историография, как и социогуманитаристика в целом, являют собой интеллектуальное пространство, где все еще разворачиваются элементы борьбы, с попыткой сохранения элементов академической культуры. При этом, автор опирается исключительно на аспекты, вырванные из контекста, не привлекая мнения и суждения других авторов, не ссылаясь на архивные данные и прочие источники, которые, как известно, и служат той доказательной базой исследования, которая объективирует сумму знаний, превращая их в общий устоявшийся исторический нарратив. Генезис политико-правовых концепций Казахстана, как и ряда государств ЦА обнаруживается на уровнях политико-правовых конструкций по сценариям, отвечающим задачам идейно-политического обоснования процессов формирования национальных государств. Полагаем, что анализ указанных исторических вех и событий служит весомой базой развития теории государства, истории политических и правовых учений, формирует устойчивые ориентационные парадигмы для обоснования идеологического формата в государственном строительстве, форматируют элементы национальной и этнической идентичности. И те попытки, которые были предприняты автором, в уяснении методов использования преданий и легенд в качестве исторических источников; пропаганды величия «золотого века» своего народа, необоснованности искусственного удревнения своих этнонимов и государственности; «феномена» отдельного народа, этнической избранности и культуртрегерства по отношению к другим народам региона, а то и всего человечества [2], увы, нельзя признать значимыми для анализа такого весомого объема исторических фактов, и, следовательно, применимыми в последующих исследованиях другими авторами. Тем более, что автор проводит компаративный анализ пяти государств ЦА, претендуя на большой объем задач, презентует относительно малые по объему умозаключения и целеполагания. Хотелось бы особо заострить внимание, на том, что Легенда Золотой Орды в тюрко-татарской ментальности «отвечает» за идею «возрождения» - культуры, языка, политической жизни, государственности [4, с. 319]. И данная констатация, как и множество различных, порой диаметральных позиций в данной сфере, по нашему мнению, заслуживает большего внимания. Далее Мальцев Д.А. утверждает, что идеи откровенных фальсификаторов истории, вполне могут идти как научно-популярные «книги для народа», что в сочетании с более взвешенными работами академических ученых может создавать исторический миф, когда на каждом уровне восприятия целевой аудитории предлагается свой «научный труд», искажающий реальность в той степени, в которой целевая группа способна это искажение некритически воспринять [2]. Именно эту идею можно спроецировать на публикацию самого Мальцева Д.А., поскольку автор не утруждает себя самостоятельным исследованием. Ведя дискурс в формате околонаучных споров, автор приходит к мысли, что концепция «кочевой цивилизации» для современных центральноазиатских историков является приемлемой нишей. Автор не позволяет себе использовать формат академического изложения, или, к примеру, все той же научной публицистики, и весь массив эмпирики, собираемый десятками лет, сводит к околонаучным беседам. Так, автор пишет: «с подачи известного писателя Л.Н. Гумилёва, пишущего в жанре исторической публицистики, была проведена серия дискуссий о кочевой цивилизации, что сделало эту концепцию приемлемой в научных кругах. Выделились даже различные направления и школы в изучении кочевой цивилизации и ее существование практически уже не оспаривается в академических кругах [2]. Далее умозаключение автора сведено к минимуму, что на этом отвлеченно-академическом фоне существует опасная тенденция, которую можно охарактеризовать как сдачу позиций классической исторической наукой в пользу фолк-хистори. Такой подход приводит к тому, что все выдающиеся достижения современной цивилизации связываются с кочевниками. Понятно, что такая концепция довольно популярна среди потомков тех самых кочевников - а к ним относится большинство народов Центральной Азии [2]. Полагаем, что такая сумма итогов просто не приемлема для серьезного, взвешенного анализа. Автор излагает, что популяризации «кочевой цивилизации» на просторах бывшего СССР способствовали работы Л.Н. Гумилёва, а одним из его эпигонов стал российский публицист Мурат Аджиев (псевдоним - Аджи) [2]. Оппонируя своему визави, хотелось бы отметить, что знаковая фигура Л.Н. Гумилева для исследователей в области истории и других смежных направлений социогуманитаристики, и в том числе в области теории государства остается методологическим ориентиром, в русле которого вырабатываются новые новаторские направления. Практически идея евразийства, так часто используемая в многочисленных программных документах, концепциях Казахстана, по сути, не может быть сведена только к обобщенным констатациям о специфике ЦА региона с номадическими корнями. Так примечательным выступает факт того, что создан уникальный по своей форме и содержанию Центр Л.Н. Гумилева «Евразийство и скифство», нацеленный на изучение многочисленных аспектов в указанной сфере. К примеру, это и Концепции идеократической государственности ХХ века, и Евразийская концепция прав человека, разработанная Ж. Бусурмановым и мн.др. Вообще сама идея евразийства не нова, и восходит к позициям Н. Трубецкого и ряда других авторов. Вместе с тем, является той благодатной почвой, на которой впоследствии вырабатывались интереснейшие конструкции, отвлеченные от той же самой призмы фокуса «номадизма» и мн. др. Между тем, Д.А. Мальцев полагает, что М. Аджиев трактует положение о том, что на месте нынешней России существовало самое мощное в мире государство степняков Дешт-и-Кипчак. Государство степняков Дешт-и-Кипчак просуществовало до XVIII века и погибло после походов Петра I, покорившего свободные казацкие земли [2]. При достаточно внимательном и скрупулезном анализе, в том числе и указанной работы М. Аджиева, такая коннотативная трактовка Мальцева Д.А. обязывает к ответу. Но тот факт, что научным сообществом даже не оспаривается существование Дешт-и-Кипчак, видимо, для Д.А. Мальцева является сложно признаваемым фактом. В данном направлении велись многолетние исследования академиками, теоретиками права и государства С.З. Зимановым, Г.С. Сапаргалиевым, в том числе и многими другими учеными-историками, политологами. Далее автор утверждает, что противоречия с огромным количеством известных исторических фактов в рамках «гипотезы» Аджиева объясняются глобальной фальсификацией исторических документов со стороны греков, римлян и русских, вступивших в заговор против тюркской цивилизации [2]. Что подразумевал Д.А. Мальцев, пытаясь дать оценку именно в такой интерпретации, остается весьма сложной задачей. Полагаем, что одиозная оценка любой из гипотез не позволительна в принципе, и не прибавляет научного авторитета оппонирующей стороне. Автор заключает мысль, что подобный полет фантазии не мог найти почитателей в среде людей, имеющих историческое образование, да и просто хорошо знающих историю [2]. Несмотря на то, что мы все пребываем в информационном пространстве, работы специалистов ЦА региона, в указанной сфере все еще остаются малоизвестными, что, вероятно, и побудило Мальцева Д.А. создать имидж специалиста достаточно детально знающего специфику ЦА. Между тем, работы подобного уровня существенно тормозят взаимодействия в области научных знаний, не способствуют их дальнейшей интеграции в общие гуманитарные проекты. К слову, не являясь чьим-либо эпигоном, даже не будучи лично знакомой с М. Аджиевым, достаточно часто анализируя различные научные проекты, обязана сказать, что такие исследования носят в определенной степени новаторский характер. Хотя М. Аджиев и не нуждается в какой-либо поддержке, все же объективность требует того, чтобы оценить обобщенный вклад в развитие науки. Далее Д.А. Мальцев позволяет утверждать, что молодежь, имевшая уже постсоветское (а в условиях ЦА, за исключением Казахстана, это означает - несистемное и с большим количеством национальных мифов) историческое образование, с интересом читала книги М. Аджи…. По мнению исследователей, для этих книг, изданных, кстати, в России характерен ярко выраженный тюркский национализм [5, с. 95-144]. А четыре из пяти рассматриваемых Д.А. Мальцевым стран - это тюркские страны. Отягощает ситуацию, что идеи М. Аджи нашли своих поклонников в среде тюркоязычной интеллигенции [2]. Пожалуй, выше названный автор должен осознавать, что и его публикация не прошла незамеченной, и по силе контрудара его умозаключений, возможно, даже превосходит все то, что считалось до сих пор научным анализом и приемлемо для формата научной полемики. Итак, автор в рубрике «Национальный миф Казахстана» пытается обосновать свои позиции. Остановимся на них детально. По мнению Мальцева Д.А. постановка проблематики «места казахов среди несколько абстрактных «кочевников»», объяснимы работами Р. Исмагилова. Принадлежа еще к советской археологической школе, он сразу после распада СССР стал доказывать, что среди скифского и сакского населения, проживавшего в древности на территории Казахстана, встречались тюркоязычные группы. (Цитация дословная: Это, мол, и есть прямые предки современных казахов. И хотя никаких доказательств этой версии нет, но благоприятной политической конъюнктуры достаточно для ее распространения) [2]. Идя в разрез с устоявшимся стереотипом, о том, что политическая конънктура превалирует при попытках анализа тех или иных процессов, важно признать, что доминирующим фактором все же выступает эклектичность антропологических знаний, которые стремительно ширятся, и не могут сводиться только к обозначенному факту. На помощь прибегают многочисленные теории, выработанные в самых различных сферах социогуманитаристики. К примеру, не все из думающих специалистов берутся за освещение проблем соборности русского народа, или особенностей «русской души» и прочих аспектов, которые так рельефно презентованы в шедеврах мировой классической литературы, в произведениях Л.Н. Толстого, Ф.Н. Достоевского и др. Безусловно, это сфера науки прекрасно освещена специалистами, к слову, не всегда, имеющим исключительно филологическое образование. Такой стереотип довлеет в понимании Мальцева Д.А., что историческая аналитика - прерогатива только специалистов историков. Важно признать уникальность представителей коренных этносов, населяющих Казахстан и другие государства ЦА - изустно передавать историю своего рода, своего народа. Этот же ресурс используется представителями самых различных этнических групп на Северном Кавказе, где каждый «обязан» знать историю своего тайпа. Примеров тому великое множество, это также история басков, цыган Синти и Рома, других этносов. Если вдаваться в этот аспект, то мы, конечно же, перейдем на уровни анализа этнологии, этнополитики, антропологии и т.д. Дело в том, что исторические знания в обыденном восприятии весьма далеки от классических трактовок, и никак не умаляют при этом их ценности. Однако учет таких специфических свойств указанным автором не признается. Мальцев Д.А. считает, что идея автохтонности стала стержнем оперативно принятой государственной «Концепции становления исторического сознания в РК», где подчеркивалась прямая преемственность от андроновской культуры бронзового века и саков до современных казахов. По языку все эти культуры трактовались как «в основном тюркоязычные». Этот подход закрепила многотомная «История Казахстана: С древнейших времен до наших дней»[3]. В наиболее мягком виде эта концепция была отражена в работе самого президента Н.А. Назарбаева, где он говорит лишь о духовной преемственности современных казахов от «ариев» Синташты и Аркаима. В то время как К. Акишев, еще в советское время писал в отношении саков и скифов о наличии «значительного прототюркского компонента в местной этнической среде»[4]. По мнению Мальцева Д.А. в Казахстане он видит довольно редкое явление, характерное для пророссийски настроенных государств. Власть в лице Н.А. Назарбаева настроена менее радикально в вопросе «пересмотра истории», чем научное сообщество и интеллигенция. Но поскольку историческим образованием занимается отнюдь не президент, а именно представители научно-исторического сообщества, пишущие учебники, то пантюркистские концепции все более проникают и туда. (Цитация дословная: Там древняя история казахского народа представляется следующим образом: «Дух пришлых хуннских народов напластовывается на дух потомков древних ариев в плавильных котлах первых двух хунну-гуннских империй»)[5]. В демократических государствах, как известно, за каждым закреплены права в части свободного выражения слова. Внимательный анализ публикации Мальцева Д.А. наталкивает на мысль о том, что свобода выражения мысли все же должна увязываться, прежде всего, с ответственностью выносимых на суд положений и обоснованием каких-либо серьезных аргументов. В процессе поверхностного, беглого ознакомления и прочтения лишь названия указанного программного документа Мальцевым Д.А., невольно приходим к мысли, что автору следовало бы воздерживаться от каких-либо комментариев. В корректных и применимых к детализации дискурсов, обеспеченных аргументацией публикациях политологов, юристов-международников можно обнаружить более взвешенные оценки, нежели предложенные сервильные оценки Мальцева Д.А. Так, Мальцев Д.А. подвергает сомнению ценность Учебника для 5-го класса. Можно признать некоторую критичность ряда положений. Межу тем, такая тенденция прослеживается и в отношении других предметов школьного формата, к примеру, Учебника по русскому языку, но это уже другая проблема. В концептуальном видении Мальцева Д.А. фактология, изложенная в указанном учебнике полемична. Автор в присущей ему манере, далекой от академичности, глубоко сомневается, что Казахстан эпохи бронзы населяют носители одновременно и индоиранских, и алтайских языков. Саки называются там «предками казахского народа»[6]. А в учебниках для 10-го класса саки прямо названы «тюркоязычными племенами»[7]. А рядом в книжном магазине будут лежать книги людей, вовсе не имеющих специального исторического образования, - обычно это журналисты или специалисты негуманитарных дисциплин. Именно они пополняют ряды писателей фолк-хистори в странах СНГ. Среди них - О. Сулейменов, по представлениям которого, тюрки предшествовали шумерам в Месопотамии и повлияли на их культуру и язык, в частности снабдив их письменностью…. И у Сулейменова нет ни капли сомнений в том, что скифы были тюрками. При этом ни археологические, ни древние письменные источники ему не нужны. Что самое печальное - такие «исторические открытия» перекочевывают в систему образования! [2] (Цитация дословная: Казахский учебник для 10-го класса также говорит о близости тюркского языка к шумерскому [8]! Эту же линию подхватывает А. Айзахметов, который якобы на основе новых археологических и лингвистических данных «доказывает», что древнейшая цивилизация Крита, Микен и Трои есть цивилизация прототюркская, которая почти на целое тысячелетие древнее Древнего Египта! По мнению Мальцева Д.А. (Цитация дословная: В таком же стиле пишет и А.К. Нарымбаева. Автор приписал «прототюркам» изобретение лука и стрел, доместикацию животных, изобретение гончарства и металлургии, древнейшее градостроительство, революцию в военном деле, создание «Авесты», введение мировых религий, и прежде всего христианства. Даже типичный кельтский крест, по ее мнению, «тенгрианский». Делается попытка доказать, что тюрки и иранцы (арии) имели общее происхождение, но при этом именно тюрки оказывали культурное влияние на ариев, а не наоборот…. [2]. Или столь же «исторический» труд, написанный инженером-механиком Шах-Муратом Куангановым. По мнению Ш. Куанганова, древние предки тюрков, некие «аргуны-арийцы», достигли Западной Европы и основали ряд государств на берегах Средиземного моря, включая Карфаген! Другими словами, воспроизводятся идеи пантюркизма, но считается нужным сохранить для далеких предков славное имя «арийцы» [2]. Мальцев Д.А. указывает, что возникает странный гибрид, сочетающий в себе черты одновременно пантюркизма и «арийской теории» в духе гитлеровской Германии)[2]. Мальцев Д.А. далее пишет: «книга Куанганова была издана при поддержке Национальной экономической палаты «Союз «Атамекен»«и благосклонно принята Евразийским национальным университетом им. Л.Н. Гумилёва. Это показывает, что наследие этого популярного в России автора давно и прочно эксплуатируется тюркским национализмом даже в, казалось бы, мало подверженном такого рода крайностям Казахстане [2]. Вместе с тем, не вдаваясь в полемику с Мальцевым Д.А., следует отметить, что многочисленные археологические находки, артефакты материальной культуры, найденные на территории Казахстана, не впечатляют автора, и, по нашему мнению, сложно вести спор с человеком, настроенным отрицать фактологию. Так, феномен культуртрегерства уже далеко не нов, и вопрос о первенстве в изобретении колеса, бороны, иных орудий вообще не является столь принципиальным, чтобы детализировать кем, где и в какой части света они были изобретены, и уж тем более, выносить в качестве аргумента. Остается достаточно сложным, на наш взгляд, вопрос признания данным автором возможно и других достояний культуры, а именно Стел с руническими письменами, которые, к великому сожалению, еще не могут быть до конца адаптированными к их современному толкованию. Логично возникает вопрос: А какую представляют ценность величественные монументальные архитектурные комплексы в Туркестане? Возможно, для автора (именно историка по образованию) не имеет значение, к сожалению, утраченная библиотека Отрара, насчитывающая тысячи фолиантов, прямо подтверждающая наличие письменности, и не столько самого факта письменности, сколько апостериори, развития самых различных сегментов науки. Мальцев Д.А. демонстрирует свое четко выраженное субъективное отношение. Однако, сама подача информации вызывает скорее разочарование, нежели попытку вести рациональный спор. Далее Мальцев Д.А. говоря о факте, что за последние два тысячелетия на территории Казахстана сменились язык (с восточноиранского на тюркский) и физический тип (с европеоидного к смешанному европеоидно-монголоидному), признает, что казахских авторов это не смущает. Указанный автор полагает, что и профессиональные историки, и поп-писатели «обходят» этот факт в меру своей грамотности и «удревняют» историю казахов всеми способами. Как не смущает он и официальную идеологию и власть. По их воле в Алма-Ате на площади Республики была воздвигнута 30-метровая стела в честь обретения государственного суверенитета. Стелу венчает фигура сакского воина, стоящего на крылатом барсе. А в начале июля 2008 г., во время празднования десятилетнего юбилея Астаны, в республиканском музее демонстрировались золотые украшения саков, представляя тех «древними тюркскими племенами». Вот таким образом Республика Казахстан обрела 2500-летнюю национальную историю [2]. Таким образом, Мальцев Д.А. позволяет не совсем корректно выводить некую сумму итогов. По нашему мнению, столь одиозная трансляция достижений социокультурных феноменов Казахстана имеет своей целью обезличить непреходящие ценности представителей всех этносов Казахстана. Далее указанный автор презентует свое видение истории и обобщенное резюмирование по Кыргызстану, Узбекистану, Таджикистану, Туркмении, без учета текущих, ценностных контекстов. Можно утверждать, что национализм также опасен, как и великодержавный этноцентризм, который присутствует во множестве работ, и интеллектуальному академическому сообществу следует разрабатывать обобщенные адаптивные стратегии. В контексте изложенного, уместно привести слова Э. Саида о том, что миссия интеллектуалов состоит в том, чтобы вступать в диалог с имперским центром, «вовлекаться в имперский дискурс, преобразовывать его и заставлять его признать репрессированные или забытые истории» [Цыг. С, 92]. Таким образом, из проведенного исследования Мальцевым Д.А. можно обнаружить массу положений, совокупность которых сведена к минимуму и не имеет весомой научной аргументации. Объясним, почему сложилось такое впечатление. Говоря о тенденциях пантюркизма в государствах ЦА, специалисту, не пребывающему в указанной реальности, достаточно сложно, на наш взгляд, давать всеобъемлющий, концептуальный ответ на поставленные вызовы. Работая в тонкой сфере воздействия на массовое сознание, автор должен отдавать себе отчет в том, что его умозаключения и целеполагания могут быть сочтены, как ценные. Вместе с тем, никоим образом, не переходя на субъективистскую позицию, следовало бы признать, что в казахстанской академической среде давно и успешно ведется активный дискурс, относительно исторических нарративов, которые опосредованно присутствуют, как в программных документах, так и в многочисленных исследованиях этой сферы. Более того, мы все пребываем в глобализирующемся миропорядке, в связи с чем, теории Хантингтона, Фукуямы, и других авторов, следует интерпретировать с позиций, что этноцентризм - убежденность в превосходстве, и даже более, «избранности» собственной культуры по отношению к остальным имеет место в исследованиях [6]. Известно, что этноцентризм в своей теоретической оформленности коренится в защите ценностей исключительно «своей» культуры, преломляясь в фокусе космополитизма или же националистического видения [7, с. 72-79]. Можно все же полагать, что, в конечном счете, циркуляция теорий с учетом импликации идеей, культурных контекстов и исторических нарративов обеспечит некое единство. Безусловно, в поликультуральных обществах поглощение и адаптация внешних идей не всегда коррелируется. Важна нацеленность на предотвращение негативного восприятия и определенный интеллектуальный взаимный контакт в сторону неэтноцентристского знания, освобожденность от навязывания метрополисткого диктата. Резюмируя, отметим, что автор на обширном материале пытается вывести некоторые положения, которые суммарно в своем воздействии: - не способствуют интегрированию исторических научных знаний; - формируют непоследовательный характер во взаимодействиях научного сообщества, опосредованных чрезмерно свободным толкованием исторических нарративов; - отягощают восприятие ряда положений субъективными характеристиками, что проецируется и на формирование идеологических парадигм; - формируют элементы этнофобного поведения; - не способствуют популяризации этой сферы коммуникаций; - не носят формата научных знаний и не несут в себе новаций.
Список использованной литературы:
1. Конституция РК (Принята на республиканском референдуме 30 авг. 1995г.) // Ведомости Парламента РК, 1996 г., №4.С изм. и доп., внесенными Законами РК №284-I от 7 окт. 1998г., № 254-III от 21 мая 2007 г., № 403 -IY от 2 фев. 2011г., № 51-YI от 10 марта 2017 г. 2. Мальцева Д.А. «Исторические мифы стран Средней Азии. Поиски «древнейшей» государственности и «престижных» предков в современной ЦА» [Электронный ресурс: URL: Режим доступа http://www.reading-hall.ru/publication.php?id=16762. Дата обращения 12 марта 2017 г.]. 3. Бухараев, В.М. Академическая традиция в отечественной историографии в условиях советской идеократии [Текст] /. В.М. Бухараев. // Учёные записки Казанского университета. Т.1. - С. 34. 4. «Своё» и «чужое» прошлое, или поиск новых идентичностей в постсоветских государствах. // Материалы обсуждения на Международной научной конференции «Создание национальных историй (15-16 сентября 1998 г., Москва [Текст] / Сост.: К. Аймермахер, Г. Бордюгов, К. Вашик. Серия «АИРО - научные доклады и дискуссии. Темы для ХХI века». — М., 1999. - С.15. 5. Олейников Д. [Текст] / Дмитрий Олейников против Мурада Аджи // История России в мелкий горошек. М.: ЗАО «Мануфактура»: ООО «Издательство «Единство»«, 1998. С. 95-144. 6. Обзор антропологической и социологической литературы об этноцентризме. [Текст] / Цитирование по Van der Dennen, 1987; экспериментальные исследования этноцентристского синдрома…. Le Vine and Campbell, 1972. 7. Цыганков А.П. Восприятие западных теорий в постсоветской России. [Текст] / Российская наука международных отношений: новые направления. / Под ред. А.П. Цыганкова, П.А. Цыганкова. - М., 2005. - С. 71-79.
Доступ к документам и консультации
от ведущих специалистов |