|
|
|
Преимущество вещных прав:
Преимущество является одним из общепризнанных качеств (признаков, особенностей) субъективного вещного права. Преимущественный характер вещных прав над обязательственными не отрицается практически никем из серьезных исследователей понятия вещного права и его разновидностей. Традиционна и его трактовка: при конкуренции вещного и обязательственного права, в первую очередь, должно осуществляться вещное право[1]. Директор Института законодательства Республики Казахстан к.ю.н., доцент С. Скрябин высказывает свою точку зрения по вопросу разграничения вещных и обязательственных прав.
В компаративистской литературе такой признак вещных прав как их преимущество также практически общепризнан. Так, например, И.А. Зенин, рассматривая общее понятие вещного права, указывает, что «существует по меньшей мере три важных отличия вещных прав от обязательственных. Во-первых, все виды вещных прав должны быть предусмотрены законом. Стороны не могут по своему усмотрению создавать новые вещные права. Во-вторых, объектами вещных прав служат только индивидуально определенные вещи. И, в-третьих, вещные права по своей природе являются абсолютными, т.е. такими, в которых управомоченным лицам противостоит неопределенный круг обязанных лиц. Абсолютный характер вещных прав проявляется, в частности, в так называемом праве следования и праве преимущества»[2]. Преимущество вещных прав автор иллюстрирует классическим примером о том, что согласно праву преимущества носитель вещного права осуществляет свое право на чужую вещь, отстраняя носителей обязательственных прав. Так, претензия кредитора по залогу удовлетворяется из стоимости заложенной вещи ранее претензий незалоговых кредиторов[3]. Примерно аналогичную характеристику преимущества вещных прав предлагается и в других работах по гражданскому праву зарубежных стран[4]. Преимущество вещных прав над обязательственными, а, следовательно, и их различие, получило обоснование в цивилистической доктрине стран континентальной правовой традиции. Так, Ж. де ла Морандьер указывает, что вещное право, в отличие от обязательственного, обладает правом преимущества и в случае коллизии вещного и обязательственного права на одну и ту же вещь первое, в качестве абсолютного права, может быть противопоставлено носителю права обязательственного[5]. По мнению Сакаэ Вагацума и Тору Ариидзума, сущность вещных прав, закрепленных в Гражданском кодексе Японии, состоит в прямом господстве над определенным предметом и в исключительности права получения выгоды. При этом прямое господство означает осуществление непосредственного господства над объектом вне зависимости от действий других лиц. Исключительность вещных прав заключается в том, что при установлении определенного вещного права в отношении данного предмета никакое иное право, аналогичное по содержанию первому, не может быть установлено. Далее авторы выделяют несколько дополнительных признаков вещных прав, которые ими определяются, во-первых, по характеру действия вещных прав, и, во-вторых, по характеру их изменения. Отличительные особенности действия вещных прав заключаются: 1) в преимущественном действии вещных прав: а) при столкновении двух вещных прав ранее установленное вещное право получает преимущество перед вещным правом установленным позднее; б) при одновременном существовании в отношении одной вещи и вещного и обязательственного права первое имеет преимущество[6]. Вместе с тем, несмотря на возрождение в современном гражданском праве категории «вещное право» теоретические изыскания некоторых современных цивилистов направлены не на объяснение феномена вещного права, а большей частью на оправдание несуразиц действующего гражданского законодательства в части практической реализации фундаментального деления субъективных гражданских прав на вещные и обязательственные. Например, В.В. Чубаров хотя и дает традиционную трактовку преимущества вещных прав, но указывает, что это нуждается в подтверждении судебной практикой, поскольку практически означает преимущество вещных прав перед обязательственными[7]. Этот не логичный тезис был впоследствии устранен и уже в следующем комментарии В.В. Чубаров предпочел не рассматривать этот признак вовсе[8]. В другом источнике уже Ю.К. Толстой, рассматривая понятие и признаки вещного права, задается вопросом о том, «насколько оправдано вычленение категории вещных прав, если критерии, с помощью которых можно было четко определить место вещных прав в ряду других гражданских прав, до сих пор не найдены». И далее, сравнивая вещное право с интеллектуальной собственностью, указывает, что «…это скорее литературный образ, нежели точный юридический термин. По-видимому, то же можно сказать и о вещном праве. Приживется ли эта категория в нашем законодательстве, покажет время»[9]. Действительно, если анализировать Гражданский кодекс Республики Казахстан[10] (далее - ГК РК), как и Гражданский кодекс Российской Федерации[11] (далее - ГК РФ), другие нормативные правовые акты, регулирующие гражданские отношения, то можно заключить, что смещение вещных и обязательственных прав стало вполне обыденным явлением. Так, например, ст. 195 ГК РК называет в качестве вещного права право землепользования, оставив его детальную регламентацию другим законодательным актам. В ст. 28 Земельного кодекса Республики Казахстан от 20 июня 2003 года [12] (далее - ЗК) для права землепользования устанавливается режим вещного право. Но уже в ст. 35 ЗК одна из разновидностей права землепользования - право временного возмездного землепользования - отождествляется с арендой. Иными словами, разновидность вещного права землепользования определяется через тождество с обязательственным правом имущественного найма (аренды). И уже сейчас можно констатировать, что проблема реализации теоретического постулата о преимуществе вещных прав над обязательственными в действующем гражданском законодательстве осталась как нерешенной, так и необъясненной. Определенное теоретическое обоснование законодательного смешения категорий субъективных вещных и обязательственных прав, или шире, вещных и обязательственных правоотношений, предпринято в современный период двумя российскими авторами. Так, М.И. Брагинский указывает, что «часть складывающихся в гражданском обороте правовых связей действительно отвечала перечисленным признакам либо вещных, либо обязательственных правоотношений. И все же безусловно большинство гражданских правоотношений является смешанными «вещно-обязательственными» (выделено автором)»[13]. Далее приводится несколько примеров, в которых, по мнению М.И. Брагинского, происходит смешение вещных и обязательственных отношений. Во-первых, это категория т.н. вещных договоров, которые не укладываются, в отличие от реальных, в рамки обязательственных правоотношений и соответственно могут рассматриваться как одно из проявлений проникновения вещных элементов уже в обязательственное правоотношение[14]. Вторым примером М.И. Брагинский называет случаи, когда субъективное, обязательственное по природе, право способно к защите его с помощью средств, сходных с теми, которые применяются к такому же субъективному, но иному по своей природе - вещному - праву. Этот тезис автор иллюстрирует примером ст. 398 ГК РФ, предоставляющая кредитору в обязательстве, предметом которого служит передача ему индивидуально-определенной вещи в собственность, хозяйственное ведение или в оперативное управление или в возмездное пользование, возможность защиты путем непосредственного предъявления требований о передаче вещи в натуре. Таким образом, речь идет о применении способов защиты, однотипных виндикационному иску, представляющему собой требование невладеющего собственника к владеющему несобственнику об отобрании вещи[15]. Указанные примеры М.И. Брагинский относит к случаям использования вещно-правовых элементов в обязательственном правоотношении. Кроме отмеченной, М.И. Брагинский так же указывает другую тенденцию - в вещно-правовых конструкциях проявляют себя обязательственно-правовые элементы. В качестве примера автор называет то, что «…что признание объектом соответствующего правоотношения «вещи» (отношение собственности - С.С.) становится в ряде случаев слишком узким» и «…объектом права собственности или иного вещного права в ряде случаев может служить обязательственное по своей природе право и тем самым создается конструкция «права на право»[16]. В качестве других примеров используется весьма спорная на сегодняшний день юридическая природа залога, а так же признание законодателем ценных бумаг в качестве объектов права собственности и применение к ним правового режима вещей[17]. В заключении автор делает вывод о том, что «…отказ от конструкции «смешанных правоотношений» вообще, применительно к вещным и обязательственным, в частности, и связанное с этим исключение из числа возможных объектов собственности - прав на действия вынудил бы законодателя прийти к необходимости внести существенные изменения в регулирование различных по характеру отношений и одновременно, существенно сузил бы гарантии, предоставляемые собственнику как таковому и его кредиторам»[18]. Другой российский автор, Л.Г. Ефимова, развивая и в чем-то дополняя аргументы М.И. Брагинского, в заключение своего исследования приходит к довольно неожиданному выводу о том, что с одной стороны, необходимость выделения категории смешанных правоотношений не вызывает сомнений, а другой, «…несмотря на продолжающийся процесс сближения вещных и обязательственных правоотношений, не следует впадать в другую крайность и игнорировать (либо явно недооценивать) те объективные различия, которые всегда существовали и будут существовать между вещными и обязательственными правами, как бы этот процесс далеко не зашел»[19]. По нашему мнению, приведенное суждение Л.Г. Ефимовой является противоречивым и нелогичным. Если деление субъективных гражданских прав на вещные и обязательственные существует, оно имеет объективный характер, то соответственно не может существовать никаких «пограничных» прав и отношений, в которых бы были совмещены признаки и особенности каждого вида явления. В противном случае сама подобная классификация делается как теоретически, так и практически бессмысленной. Но вернемся к аргументам автора. Так же как и М.И. Брагинский Л.Г. Ефимова указывает на проникновение элементов вещных правоотношений в обязательственные осуществляется: 1) путем использования в отдельных случаях абсолютных исков для защиты обязательственных прав и 2) через категорию так называемых вещных договоров, позволяющих передавать право собственности непосредственно, т.е. без возникновения обязательственных правоотношений[20]. Анализируя обратную тенденцию, Л.Г. Ефимова отмечает наличие элементов правового режима обязательственных правоотношений в вещные?. Прежде всего, по мнению автора, это касается правового регулирования тех договоров, целью заключения которых традиционно является передача права собственности на имущество (купля-продажа, мена, дарение), т.к. в настоящее время допускает в качестве их предмета не только вещь, но и право. Вследствие этого делается предложение об уточнении самого понятия «вещь»[21]. Но далее никакого нового понятия вещи не приводится, а только указывается, что «…изменения в понятии обязательства породили в современном российском законодательстве следующие комплексные объекты права собственности, которые объединяют не только вещи, но и права: имущественные комплекс - предприятие; ценные бумаги; имущество юридического лица; совместная собственность супругов»[22]. Примером взаимного переплетения вещных и обязательственных правоотношений Л.Г. Ефимова называет право залога, в котором выделяются признаки как вещных, так и обязательственных прав[23]. Мы полагаем возможным, не вступая в детальный анализ приведенных выше аргументов и суждений о наличии смешанных вещно-обязательственных прав и правоотношений, указать на наиболее принципиальные положения, которые не позволяют принять позицию М.И. Брагинского и Л.Г. Ефимовой о смещении вещных и обязательственных прав, а только показывают теоретическую и практическую значимость их разграничения. Первым примером смешения вещных и обязательственных прав М.И. Брагинский и Л.Г. Ефимова приводят т.н. «вещные договоров», которые не укладываются в рамки обязательственных правоотношений. Следует обратить внимание на то, что сама категория «вещные договоры» является для советской и постсоветской цивилистики новым явлением, требующим самостоятельного и всестороннего изучения[24]. Не претендуя на полноту решения этой проблемы, укажем, что договор, как и иной юридический факт, лежащий в основе гражданских отношений, может порождать различные отношения. Легально это положение выражено в п. 1 ст. 379 ГК РК о том, что из договора может возникнуть обязательственное, вещное, авторское или иное правоотношение. Аналогичного правила ГК РФ не содержит, но едва ли кто-нибудь будет сомневаться, что это соответствует действительности. Дело в другом. В динамике договорного правоотношения важно различать момент, когда обязательственное правоотношение себя исчерпает и на его основе возникнет иное, которое уже будет основываться на исполненном договоре. Как правильно указывал Г.Ф. Шершеневич, «договору, по существу его, чуждо установление вещной связи - он создает лишь право требования и таким путем подготовляет вещное право. Договор проявляет свою силу в отношении договаривающихся, - для установления обязанности третьих лиц необходим еще один акт»[25], который автор именует передачей. Поэтому приведенный выше тезис о том, что вещные договоры позволяют передавать право собственности непосредственно, т.е. без возникновения обязательственных правоотношений, является неточным с точки зрения нашей гражданско-правовой традиции. Стороны в договорном правоотношении всегда имеют обязательственные права и обязанности (как правило, взаимные), и только надлежащее исполнение обязательства может привести к ожидаемым юридическим последствиям, т.е. передачи самого права на вещь. В контексте поднятой нами проблемы важно обратить внимание на различия в подходах законодателей Республики Казахстан и Российской Федерации по определению последствий неисполнения обязательства передать индивидуально-определенную вещь. Согласно п. 1 ст. 355 ГК РК в случае неисполнения обязательства передать индивидуально-определенную вещь в собственность, хозяйственное ведение, оперативное управление или в пользование кредитору, последний вправе требовать изъятия этой вещи у должника и передачи ее кредитору, кроме случаев, когда третье лицо имеет преимущественное право на эту вещь. Ст. 398 ГК РФ содержит несколько иные правила. Так, в соответствии с ч. 1 этой статьи в случае неисполнения обязательства передать индивидуально-определенную вещь в собственность, в хозяйственное ведение, в оперативное управление или в возмездное пользование кредитору последний вправе требовать отобрания этой вещи у должника и передачи ее кредитору на предусмотренных обязательством условиях. Это право отпадает, если вещь уже передана третьему лицу, имеющему право собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления. Если вещь еще не передана, преимущество имеет тот из кредиторов, в пользу которого обязательство возникло раньше, а если это невозможно установить, - тот, кто раньше предъявил иск. При этом вместо требования передать ему вещь, являющуюся предметом обязательства, кредитор вправе потребовать возмещения убытков (ч. 2 ст. 398 ГК РФ). Указанное выше утверждение М.И. Брагинского о предоставлении обладателю обязательственного права вещно-правовой защиты со ссылкой на ст. 398 ГК РФ по нашему мнению не совсем корректно, т.к. законодатель Российской Федерации, в отличие от ст. 354 ГК РК, ограничивает истребование вещи в натуре в том случае, если вещь уже передана третьему лицу, имеющему право собственности, хозяйственного ведения или оперативного управления. В данной ситуации тезис о преимуществе вещных прав над обязательственными сохраняет свое значение, но не для всех, а только указанных в законе определенных вещных прав. Правда следует отметить непоследовательность законодателя в этом вопросе, хотя смысл правила о преимуществе в ГК РФ достаточно очевиден. А вот в ГК РК он выдержан меньше и понимание «преимущественное право» будет на практике не однозначным. Тем более что в кодексе о преимущественных правах упоминается достаточно часто, о чем ниже нами будет сказано особо. Вторым примером смешения вещных и обязательственных прав М.И. Брагинский и Л.Г. Ефимова называют возможность защиты обязательственных прав с помощью вещно-правовых исков (иск о признании права собственности, виндикационный и негаторные иски). Действительно, понятие титульных владельцев, которое использует законодатель (ст. 265 ГК РК, ст. 305 ГК РФ), далеко неоднозначно. Следуя легальной трактовке понятия «титульные владельцы» их можно определить как лиц, обладающих вещью по основанию указанному в законе или договоре. Законодатель в тексте статей указывает на некоторые из возможных оснований. Например, в Казахстане это лица, владеющие имуществом на праве хозяйственного ведения, оперативного управления, постоянного землепользования либо по иному основанию, предусмотренному законодательными актами или договором. В Российской Федерации - лица, владеющие имуществом на праве пожизненного наследуемого владения, хозяйственного ведения, оперативного управления либо по иному основанию, предусмотренному законом или договором. В каждом случае им предоставлено право на защиту владения также против собственника. Можно заметить, что разница не носит принципиальный характер, а перечень субъективных прав, указанных в кодексах, свидетельствует об их вещной природе. Анализ отдельных оснований, предусмотренных законом, показывает определенные расхождения законодателя Казахстана и России. Так, например, в Республике Казахстан такие возможности предоставлены нанимателю (ст. 563 ГК РК), а в Российской Федерации это право нанимателя ГК формально не закрепляет. По нашему мнению, указанные нормы ГК о возможности защиты титульного владения следует понимать ограничительно. Подобным правом должны обладать только обладатели иных вещных прав. Обладатель обязательственного права во всех случаях должен уступить собственнику, но сохраняя за собой право на возмещение убытков. Это теоретическое положение напрямую взаимосвязано с рассматриваемым признаком вещных прав - их преимущество над обязательственными правами на ту же вещь. Поэтому указание ГК на то, что основанием для вещно-правовой защиты может выступить договор, является ничем иным как примером неоправданного смешения вещных прав и обязательственных, попыткой распространить абсолютную защиту вещных прав на обязательственные отношения. Следующим примером смешения вещных и обязательственных прав называется понятие «вещи», которое для отношений собственности является слишком узким, и объектами права собственности и иных вещных прав может служить обязательственное по своей природе право. Действительно, буквальное толкование кодексов предоставляет для подобных утверждений множество примеров. Ограничимся наиболее принципиальными из них. Прежде всего, это само легальное определение права собственности в ГК РК содержит указание на имущество как объект соответствующего права (п. 1 ст. 188 ГК РК). ГК РФ не дает легального определения права собственности, но нормы всего второго раздела под объектом права собственности подразумевают имущество. Легальное определение имущества в кодексах отличается. Согласно п. 2 ст. 115 ГК РК к имущественным благам и правам (имуществу) относятся: вещи, деньги, в том числе иностранная валюта, ценные бумаги, работы, услуги, объективированные результаты творческой интеллектуальной деятельности, фирменные наименования, товарные знаки и иные средства индивидуализации изделий, имущественные права и другое имущество. Ст. 128 ГК РФ содержит правило, согласно которому к объектам гражданских прав относятся вещи, включая деньги и ценные бумаги, иное имущество, в том числе имущественные права и другие. Таким образом, в Казахстане понятие имущество более широкое, чем в России, что не столь важно для целей настоящей статьи. Важно другое, что в кодексах понятие «имущество» шире, чем понятие «вещь». Это законодательное положение используется в качестве отправной точки многими сторонниками расширительного толкования объекта права собственности и иных вещных прав. В некоторых современных работах все более настойчиво предлагается использовать конструкцию «права на право», что с нашей точки зрения является неприемлемым[26]. Проблема объекта права собственности и иных вещных прав тесным образом взаимосвязана с другими, более частными вопросами. К их числу можно отнести дискуссию о юридической природе залога, ценных бумаг и денег как объектов вещных прав, прав на имущественные комплексы. Наиболее типичным примером в последнем случае является предприятие как имущественный комплекс, имущество юридического лица и другие. Нам близка другая позиция, которую можно по существу свести к необходимости ограничительного толкования правил второго раздела ГК. В этом случае в качестве объекта права собственности понимается только телесная (материальная) вещь[27]. Если говорить о предприятии как имущественном комплексе, то его образуют не только вещи, но и другие объекты гражданских прав. Например, исключительных (право на фирменное наименование, торговый знак и другие), права и долги (обязательства). Кроме того, в самом понятии предприятие заключены качества объекта и субъекта гражданского права. По нашему мнению при совершении сделок с предприятием как имущественным комплексом речь должна идти как минимум о четырех различных юридических ситуациях: а) передача вещей (движимых и недвижимых), б) перевод долга, в) уступка прав (требований), г) переход исключительных прав. Таким образом, перед нами сделка, объемлющая собой несколько юридических понятий и конструкций, т.е. смешанный договор (ст. 381 ГК РК, п. 2 ст. 421 ГК РФ). Поэтому, насколько нам известно, ни одна попытка в РК произвести государственную регистрацию предприятия в качестве недвижимости по ст. 119 ГК РК не увенчалась успехом. Регистрирующему органу удалось только зарегистрировать собственно недвижимость в узком значении этого слова (п. 1 ст. 117 ГК РК, т.е. земельный участок и все, что с ним прочно связано). Еще раз отметим, что действующая редакция ГК как Казахстана, так и России дает обильную пищу для утверждений о смешении вещных и обязательственных прав. Но едва оправданно сводить науку гражданского права к тексту закона и в качестве главных аргументов целесообразности апеллировать к ГК. Ведь именно наука призвана объяснить противоречия и пробелы в действующем законодательстве, предложить пути по их устранению. Именно в направлении четкого и последовательного разграничения вещных и обязательственных прав нам видится дальнейшее совершенствование ГК. Вернемся к понятию «преимущество» как таковому. Следует отметить, что действующее гражданское законодательство этот признак вещных прав не закрепляет, но часто использует термин «преимущество» для иных субъективных гражданских прав. Приведем несколько примеров из действующего законодательства. Преимущество характерно для целой группы субъективных гражданских прав, связанных с членством в юридических лицах. Например, в соответствии с п. 3 ст. 40 ГК РК учредители юридического лица не могут иметь какие-либо преимущества перед другими участниками данного юридического лица, не являющимися его учредителями, за исключением случаев, предусмотренных законодательными актами. В другом случае при ликвидации коммандитного товарищества вкладчики имеют преимущественное перед полными товарищами право на получение вкладов из имущества товарищества, оставшегося после удовлетворения требований его кредиторов (п. 2 ст. 76 ГК РК). Участники товарищества с ограниченной ответственностью пользуются преимущественным перед третьими лицами правом покупки доли или ее части (ч. 2 п. 2 ст. 80 ГК РК). Подобные преимущественные права гражданское законодательство содержит и относительно производственного кооператива (ч. 2 п. 3 ст. 100 ГК РК). Традиционным примером преимущественного права является право покупки доли в общей собственности (ст. 216 ГК РК). В этом случае остальные участники долевой собственности имеют преимущественное право покупки продаваемой доли по цене, за которую она продается, и на прочих равных условиях, кроме случая продажи с публичных торгов (п. 1 ст. 216 ГК РК). При продаже доли с нарушением преимущественного права покупки любой другой участник долевой собственности имеет право в течение трех месяцев требовать в суде перевода на него прав и обязанностей покупателя, а уступка преимущественного права покупки доли не допускается (п.п. 3 и 4 ст. 216 ГК РК). В некоторых случаях определения имущественных прав трактуется через призму преимущества. Так, в соответствии с п. 1 ст. 299 ГК РК залогом признается такой способ обеспечения исполнения обязательства, в силу которого кредитор (залогодержатель) имеет право в случае неисполнения должником обеспеченного залогом обязательства получить удовлетворение из стоимости заложенного имущества преимущественно перед другими кредиторами лица, которому принадлежит это имущество (залогодатель), за изъятиями, установленными ГК. Следует отметить, что залог является чуть ли не единственным примером в ГК, когда упоминание о преимуществе является важной составляющей понятия субъективного гражданского права. Но, увы, исключения, указанные в законодательстве о преимуществе требования залогодержателя, существенно его ограничивают и, более того, практически сводят на нет. Правила о преимущественном удовлетворении обязательственных прав (требований кредитора) содержит п. 1 ст. 355 ГК РК, который закрепляет последствия неисполнения обязательства передать индивидуально определенную вещь, о чем мы уже говорили выше. В этом случае кредитор вправе требовать изъятия этой вещи у должника и передачи ее кредитору, кроме случаев, когда третье лицо имеет преимущественное право на эту вещь. Традиционно для советского законодательства (его позднего периода), а в последствии и стран СНГ, определенными преимущественными правами наделен наниматель. Так, в соответствии с п. 1 ст. 557 ГК РК наниматель, надлежащим образом исполнявший свои обязанности, имеет, если иное не предусмотрено законодательными актами или договором, по истечении срока договора при прочих равных условиях преимущественное перед другими лицами право на заключение договора имущественного найма на новый срок. Кроме того, упоминание о преимущественных правах ГК содержит относительно конкурсных обязательств (п. 4 ст. 911 ГК РК: Если конкурс объявлен на создание произведения науки, литературы или искусства, лицо, давшее публичное обещание, приобретает преимущественное право на заключение с создателем произведения договора на его использование с выплатой гонорара, если иное не установлено публичным обещанием вознаграждения), а так же в нормах наследственного права (например, преимущественное право отдельных наследников на имущество, входящее в наследство (п. 2 ст. 1078 ГК РК), и ряда требований о возмещении необходимых расходов за счет наследства, вызванных предсмертной болезнью наследодателя, расходов на погребение наследодателя, расходов, связанных с охраной, управлением наследством, исполнением завещания, а также выплатой вознаграждения исполнителю завещания или доверительному управляющему наследством (ст. 1080 ГК РК)). Таким образом, указаний в ГК на наличие преимущественных прав достаточно много. Это обстоятельство позволило некоторым ученым выделить их в особую группу субъективных гражданских прав. Например, В.П. Грибанов в своей известной работе «Осуществление и защита гражданских прав» преимущественные права определил их как «такие случаи, когда при всех прочих равных условиях преимущество предоставлено законом определенной группе лиц, обладающих какими-то особыми признаками»[28]. Аналогичную позицию занимает B.C. Ем, который отмечает, что преимущественные права «…своеобразны, так как выходят за рамки принципа равенства субъектов гражданских правоотношений. Поэтому преимущественные права могут возникнуть только в случаях, предусмотренных законом. Преимущественные права носят исключительный характер, и только сам управомоченный субъект может отказаться от них. Любые юридические действия, ограничивающие или нарушающие преимущественные права, юридически ничтожны»[29]. Наиболее подробное исследование преимущественных прав поведено В.А. Беловым, который не только проанализировал и классифицировал ряд прав, отнесенных законодательством Российской Федерации к таковым, но и дал их определение и выявил признаки, которыми эти права отличаются[30]. Важно то, что В.А. Белов разделяет случаи преимущественных прав и «преимущественного удовлетворения» (осуществления, реализации) определенных гражданских прав и справедливо отмечает, что «эпитетом «преимущественный» законодатель в данном случае характеризует не права особого рода, а процесс осуществления традиционных прав, обычно обязательственных (требований)»[31]. Далее специально подчеркивается, что «наряду с преимущественными правами — субъективными правами особого рода — существуют и традиционные (вещные, исключительные, личные неимущественные, обязательственные и корпоративные), для осуществления которых может быть характерно «преимущество» (в осуществлении, реализации, удовлетворении). Преимущество в реализации права проявляет себя лишь тогда, когда существует несколько носителей прав, сходных или даже идентичных по содержанию и условиям осуществления. Преимущество в данном случае — это характеристика процесса осуществления одного права среди многих других идентичных, но не самого права. Когда же мы говорим о преимущественном праве, то имеем в виду такое право, которое само по себе чем-то отличается от юридически защищенных возможностей поведения всех иных лиц, которое в чем-то уникально. В таком случае под термином «преимущественное право» (право преимущества) должно скрываться такое относительное субъективное право, которое можно было бы назвать правом особого рода[32]. Далее автор приводит определение преимущественных прав, в качестве которых он склонен понимать «…относительные субъективные гражданские права, существующие только вместе с комплексом абсолютных прав, нарушение которых влечет возникновение у потерпевшего права потребовать перевода на себя в судебном порядке прав и обязанностей, возникших в результате такого нарушения. Относительная направленность преимущественных прав и их содержание позволяют причислить таковые к разряду обязательственных прав в их традиционном понимании»[33]. Мы так же придерживаемся мнения о необходимости разделять понятия «преимущественные права» и «преимущественное удовлетворение (осуществление, реализация)» определенных гражданских прав. Анализ преимущества вещных прав перед обязательственными показал, что это относится именно к реализации (осуществлению) субъективных гражданских прав, случаям их столкновения. Кроме того, мы полагаем, что это качество субъективных вещных гражданских прав должно быть последовательно отражено в ГК и иных актах гражданского законодательства[34]. Данное обстоятельство, при кажущейся простоте, повлечет за собой существенное изменение действующего гражданского законодательства и ряда положений традиционной цивилистической доктрины. По нашему мнению, это должно коснуться следующих положений Гражданского кодекса. Во-первых, необходимо во 2-м разделе ГК выделить т.н. общие положения, где следовало законодательно закрепить уже разработанные в теории гражданского права признаки субъективных вещных прав, в том числе и их преимущество перед обязательственными правами. Как видно из предшествующего анализа, отсутствие легального указания о преимуществе вещных прав над обязательственными может быть весьма превратно истолковано на практике, а положения ст. 355 ГК РК (ст. 398 ГК РФ) должны быть доработаны с учетом именно этого признака. Во-вторых, требует изменения сложившийся еще с советских времен принцип реального исполнения обязательств. Во времена господства плановой экономики нормативное закрепление этого принципа было оправданно. Но сейчас, когда на дворе рынок его действие должно быть исключено. В развитие этого правила указание ст. 354 ГК РК (ст. 396 ГК РФ) на то, что уплата неустойки и возмещение убытков в случае ненадлежащего исполнения обязательства не освобождают должника от исполнения обязательства, а возмещение убытков в случае неисполнения обязательства и уплата неустойки за его неисполнение, освобождают должника от исполнения обязательства в натуре (везде диспозитивно) должно быть изменено на общее правило о том, что обладатель вещных прав, при неисполнении обязанностей из договоров, обязан компенсировать причиненные убытки и в этом случае он освобождается от исполнения обязательства в натуре. Реализация данного положения потребует пересмотра и некоторых других статей ГК (например, изменение общего правила о недопустимости одностороннего отказа от исполнения обязательства и одностороннего изменения его условий (ст. 273 ГК РК) и других). В-третьих, требуется большая последовательность при реализации залога, как преимущественного права на получение удовлетворения из стоимости предмета залога (вещи). Действующее законодательство существенно ограничивает преимущественную реализацию этого права. Так, залог не обладает преимуществом перед обязательственными требованиями причинение вреда жизни или здоровью, а так же по оплате труда и выплате компенсаций лицам, работавшим по трудовому договору, задолженностей по социальным отчислениям в Государственный фонд социального страхования, по уплате удержанных из заработной платы алиментов и обязательных пенсионных взносов, а также вознаграждений по авторским договорам (подп. 1 и 2 п. 1 ст. 51 ГК РК). Кроме того, залог не обладает преимуществом при изъятии предмета залога в виде санкции за совершение преступления или иного правонарушения (п. 2 ст. 324 ГК РК). По нашему мнению, последовательное закрепление преимущественной реализации права залогодержателя делает необходимым не включать в состав имущества лица (юридического или индивидуального предпринимателя, как это имеет место быть в 1-м случае при банкротстве) предмет залога вообще, предоставив прочим кредиторам, как и потерпевшему от правонарушения, получить удовлетворение из иного имущества должника. Следует отметить, что в Российской Федерации это положение уже отчасти реализовано в Федеральном законе от 26 октября 2002 г. «О несостоятельности (банкротстве)». Согласно ч. 2 п. 4 ст. 134 Закона РФ «О банкротстве» требования кредиторов по обязательствам, обеспеченным залогом имущества должника, удовлетворяются за счет стоимости предмета залога преимущественно перед иными кредиторами, за исключением обязательств перед кредиторами первой и второй очереди, права требования по которым возникли до заключения соответствующего договора залога. При этом, по общему правилу, требования обеспеченные залогом отнесены законодателем Российской Федерации к третьей очереди и не получают преимущества в том случае, если средств, полученных от продажи предмета залога, недостаточно. И только в этом случае требование залогодержателя удовлетворяется в составе требований кредиторов третьей очереди (ч. 2 п. 2 ст. 138 Закона РФ «О банкротстве»).
Доступ к документам и консультации
от ведущих специалистов |