|
|
|
Определение обязательства
В статье к.ю.н. Дмитрия Братуся обсуждаются классические положения гражданского права - обязательство, его история, понятие и признаки. Некоторые аспекты, ставшие аксиоматическими, автор преподносит по-новому. Авторская позиция аргументируется ссылками на особенности правоприменительной практики, преимущественно договорной. Статья является теоретической. Отсутствие в ней ссылок на судебную практику может уверенно рассматриваться как один из недостатков исследования.
1. К социально-экономической истории вопроса. Происхождение термина «обязательство»
М.М. Агарков лаконично фиксирует исторический масштаб эволюции обязательства: «Понятие обязательства обладает почтенным возрастом. Оно было формулировано еще римскими юристами. На изучение этого понятия в течение веков было истрачено много сил»[1]. В архаическую эпоху (приблизительно с 753 по 367 гг. до н. э.) обязательство имело характер личного подчинения. Под властью управомоченного лица (кредитора) пребывали родственники или просто близкие люди (гаранты) обязанного лица (должника). Последний стремился исполнить обязательство не столько ради достижения экономического эффекта, сколько для освобождения соплеменников. Да и сам должник рисковал попасть в рабство в случае ненадлежащего поведения. По свидетельству М. Бартошека[2] в классический период античной истории (приблизительно с 17 г. до н. э. по 235 г. н. э.) обязательство постепенно превращается из сакральной[3] в юридическую категорию. «В ранней римской civitas кредитные отношения понимались даже еще шире, чем в позднем Риме, и гораздо теснее были связаны с религиозными культами»[4]. По мере развития цивилистических идей, в юстиниановский период (527 - 565 гг.) священные клятвы, обряды жертвоприношений, ритуалы «посредством меди и весов» («per aes et libram»), произвольная личная расправа над неисправным должником окончательно трансформируются в прагматичную правовую форму. «Обряд сам по себе выдыхается быстро»[5]. Зависимость должника от кредитора становится не личной, а имущественной. Отдельные моменты, относящиеся к происхождению и усовершенствованию института обязательства, освещались нами ранее через призму категории исполнения. Подробное изучение истории вопроса в отрезке до начала нового периода (первобытнообщинная формация, древнее и средневековое право) - предмет самостоятельного исследования[6]. Толкование обязательства (лат. obligatio) по цивильному праву[7] лексически максимально приближалось к последствию неблагоприятного развития отношений сторон - нарушитель уводился в дом взыскателя, где заковывался в цепи, проще говоря, связывался (от лат. obligare - «связывать»). Предположительно в том же направлении развивалась русская обязательственная лексика. Средневековый русский церковный термин «обязáло» понимается как «обвязка, повязка, перевязка»[8]. Раскрывая лексические оттенки «обязательства», В.И. Даль также воспроизводит древнерусское слово «обязь» в значении «перевязь через плечо, для оружия»[9]. И.А. Покровский без подробностей сообщает: «русское выражение “обязательство” происходит от старого “обвязательство”»[10]. Глубинное смысловое совпадение между «obligatio», с одной стороны, и «обязáло», «обязью», «обвязательством», с другой, вместе с тем, одинаковая «профессиональная» судьба этих понятий удивительны и символичны. Ведь разные народы, культуры, цивилизации! Если рассуждать приземленно, можно отметить принципиально отличающиеся условия хозяйственного быта, абсолютно несовпадающий менталитет, массу других существенных расхождений (географических, этнографических, психологических, культурных и т.д.)[11]. Самые характерные черты: духу славян, в отличие от эллинов, греков, этруссков, римлян, было чуждо рабовладение[12]; смертная казнь в судебной практике применялась в исключительных случаях и обычно заменялась другими суровыми наказаниями[13]. Видимо, отмеченное языковое совпадение продиктовано базовыми законами психологии народов вообще[14] и психолингвистики в частности[15], а также этологии[16], едиными и неизменными для каждого общества, вступившего в эпоху своего культурного развития. Не исключена трансформация языковых символов по религиозной линии. То есть превращение греческих и латинских сакральных понятий в церковнославянские, а затем (путем постоянного участия широких масс в религиозных культах) - в бытовые[17]. Если пренебречь фактом заимствования православной церковью некоторых античных наименований, что уместно, например, для словарного ряда «обязь» - «обязало» - «обвязательство» - «обязательство» (здесь исходный термин «обязь» явно обиходный - военный, а не церковный), а также учесть, что древний язык античных юристов - преимущественно бытовой, еще не успевший превратиться в самостоятельную систему, то обнаруживается следующее обстоятельство. В сознании двух народов проявляется и воплощается в речи одинаковая логика отношения к обязательству: оковы, путы, узы и т.п.[18]. К слову, Г.Ф. Шершеневич вспоминает[19] старинный обряд связывания рук договаривающихся лиц и соответствующее этому обряду название договорного обязательства - «суплетка» (ст. 103 Псковской Судной Грамоты[20]). К цивильному значению приближается в средневековом русском праве (около 1480 г.) термин «покрута», «скрута» - «скрутиться» означает «договориться», «подрядиться». Такая договоренность между феодалом и зависимым («изорником») влечет внеэкономическое закабаление последнего - неисправного должника могут заковать в цепи (см. ст. 76, ст. 84 - ст. 86, ст. 93 Псковской Судной Грамоты)[21]. Ничего экстраординарного в подобных совпадениях нет. Речь идет об одном и том же явлении, о его естественном восприятии двумя постоянно и тесно контактировавшими народами, о стабильном воспроизведении слова сначала на бытовом и религиозном уровнях, а затем превращении в юридический термин и последующем улучшении в этом (специальном) качестве. В смысловых особенностях обязательства, продиктованных на определенном историческом этапе коллективной волей и, как следствие, поддержанных публичной властью (племенной, родовой, государственной), была точно зафиксирована динамика социального прогресса, всеобщее стремление к порядку (безусловно, архаичному с позиции сегодняшнего дня). Так возник стимул для создания универсальной юридической формы и ее ипостасей. С развитием цивилизаций субъективное осознание сути может меняться, порой - в угоду текущим, кажущимся очевидными и потому заслуживающим как бы особого внимания практическим потребностям. Однако законы природы остаются незыблемыми. Попытку далеких предков дать естественному течению событий адекватное толкование на уровне гуманитарных знаний можно считать успешной хотя бы потому, что результаты толкования, в частности лексические оттенки обязательства, продолжают свою историю в юридических формах новых поколений. Далее эта идея обнаруживает себя вновь при обсуждении современной критики разных значений обязательства и - косвенно - в ходе уточнения общего определения юридической природы. В рамках проводимого исследования автор старался намечать перспективные направления[22], констатировать факты, полезные для данной работы, не выходя в поисках объяснений за пределы основной темы и цивилистического направления.
2. Юридические формы обязательства в современном гражданском праве
Исходное значение для всего гражданского права, продолжительная (можно смело утверждать - тысячелетняя) история, широкая востребованность, относительное постоянство категории обязательства, повлияли на ее многогранное определение. Вслед за правоведами минувших эпох современные цивилисты[23] отмечают несколько актуальных значений обязательства: во-первых, право (требование) одной стороны - кредитора; во-вторых, обязанность (долг) другой стороны - должника; в-третьих, документ - официальная бумага (договор, расписка, чек и т.д.), подтверждающая в данном случае право требования или долг. Такое понимание, с учетом новейших достижений науки и техники, применимо к электронным документам. Тем более, последние легко - путем элементарной фиксации на бумаге или специального нотариального обеспечения доказательств - превращаются в обычный бумажный носитель информации, становятся письменным доказательством; в-четвертых, гражданское правоотношение, включая сделку и договор в целом, а также правоотношение, возникающее за рамками договора - по факту причинения вреда (из деликта), неосновательного обогащения, действий в чужом интересе без поручения и т.д. Приведенная классификация неисчерпывающая. В науке предлагаются и другие значения, которые воспроизводятся далее. Данная классификация является традиционной и базируется на едином критерии - юридической форме[24] обязательства. Поспешным будет предположение о применении здесь другого критерия - основания возникновения обязательства. Субъективные права и обязанности, например, еще не источники обязательства, они, как отмечено выше, сами по себе обязательство, которое должно иметь некую, признаваемую с юридической точки зрения, причину своего появления (юридический факт) - соглашение или одностороннюю сделку, нормативный правовой или административный (индивидуальный) акт, решение суда и т.д. (см. ст. 7 и ст. 271 ГК РК, см. для сравнения ст. 8 и п. 2 ст. 307 ГК РФ). Особый случай - естественные права и свободы человека. Они, как известно, определяют смысл, содержание и применение нормативных правовых актов и деятельности публичной власти (п. 2 ст. 12 Конституции РК, ст. 18 Конституции РФ), то есть выступают в роли особого основания. Кардинальные отличия между понятиями субъективного права (обязательства) гражданина или юридического лица и естественного права человека очевидны. Во Франции словом obligatio обозначается также нотариальный акт, удостоверяющий заем[25]. Следовательно, это пятая трактовка в дополнение к перечисленным четырем. Традиция консервативна, но не способна воспрепятствовать поступательному развитию юриспруденции. В романистике сделано предложение считать обязательство «субъективной юридической ситуацией»[26]. Данная идея слишком абстрактна и не позволяет сама по себе предложить новое (шестое) значение. «Юридическая ситуация» - очень широкое понятие, совпадающее с рядом предложенных позиций (сделка, договор, деликт, нотариальное удостоверение и т.д.). Она может рассматриваться в качестве традиционной, когда автор в действительности подразумевает гражданское правоотношение, что, надо полагать, имеет место в произведении Д.В. Дождева. В романистической литературе сообщается очередное значение. «Что касается самого юридического отношения, то современная наука пришла к построению, не лишенному точек соприкосновения с римскими представлениями, отождествляющему его с двумя следующими моментами: «долг», понимаемый как имущественное правовое ожидание кредитора, и «ответственность», понимаемая как последствие, наступающее для должника, который не дает удовлетворения ожиданиям кредитора»[27]. Отождествление обязательства с ответственностью, характерное для древнего права, не отвечает современному пониманию. Ответственность - самостоятельный институт нынешнего гражданского права. Она есть следствие нарушения обязательства, то есть такого развития ситуации, которое удаляет от цели обязательства, не влечет достижение экономического эффекта при нормальном течении отношений сторон. Отождествление следствия с причиной противоречит логике. Правильным представляется взгляд на ответственность как оперативную санкцию[28]. Поэтому здесь ответственность не рассматривается в значении обязательства. Близок к отождествлению ответственности и обязательства взгляд на убытки как на обязательство[29]. С этой точки зрения, правильнее все-таки говорить о требовании об убытках (требовании о возмещении убытков). Оно может уверенно рассматриваться в одном из пяти значений обязательства. О.Н. Садиков, когда выносит в заголовок очередного параграфа своей работы (и упоминает в отдельных фрагментах этого параграфа) убытки-обязательство, по сути, повествует о праве требования. Автор допускает сокращение «убытки» (в одно слово) вместо «правильного» выражения из нескольких слов. Вероятно, упомянутые четвертое и пятое значения по системе В.И. Синайского могут охватываться термином - «акт заключения обязательства»[30]. Предпоследнее («в-четвертых») понимание - обязательство как гражданское правоотношение - самое ёмкое по смыслу. Столь разные вариации оправданы исторически. Возможно, разновидовое словоупотребление создает некоторые сложности в правоприменении, побуждает уточнять, о каком конкретно проявлении обязательства и в рамках какой правовой системы идет речь в том или ином случае, заставляет при изучении реальной ситуации угадывать контекст (претензии, иска, иного обращения), обстоятельно погружаться в юридическую природу. На поверку подобные «сложности» оказываются мнимыми. Скрупулезная, добросовестная юридическая работа ни много ни мало укрепляет гражданский оборот. Богатство специальной терминологии предопределено разнообразием цивилистического быта, связано с юридическими тонкостями и позволяет отличать профессионалов, в совершенстве владеющих данным сокровищем. М.К. Сулейменов, признавая все традиционные значения, утверждает: «В ст. 268 ГК [РК. - прим. Д.Б.] говорится об обязательстве как правоотношении». Норма ст. 268 ГК РК реципирована из советских кодификаций (см. ч. 1 ст. 33 Основ 1961 г., ч. 1 ст. 150 ГК КазССР, ч. 1 ст. 158 ГК РСФСР 1964 г., абз. 1 п. 1 ст. 57 Основ 1991 г.)[31], в которых она воспроизводилась на базе опыта, накопленного дореволюционной цивилистической доктриной. Не удивительно, что суждение «об обязательстве как правоотношении», встречающееся в разных научных источниках[32], предстает своеобразной аксиомой. «В силу обязательства одно лицо (должник) обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенное действие, как-то: передать имущество, выполнить работу, уплатить деньги и т. д., либо воздержаться от определенного действия, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности. Кредитор обязан принять от должника исполнение» (ст. 268 ГК РК, п. 1 ст. 307 ГК РФ). По нашему мнению, и обязательство-требование, и обязательство-долг лаконично охвачены цитируемой универсальной формулой, сочетающей в себе элементы обязательства-правоотношения. Они не упомянуты в ней буквально, но вытекают из точного смысла. При этом, законодатель использует синаллагматическую[33] модель: право кредитора корреспондирует с обязанностью должника, обязанность по общему правилу соотносится с правом. Из совокупности элементов (субъекты, объект, содержание) конструируется гражданское правоотношение. Надо признать, единый взгляд на значения (юридические формы) обязательства в цивилистике отсутствует. Здесь возникает один из множества спорных пунктов теории обязательственного права. Большинство авторов поддерживает традиционное разнообразие вариантов. Например, из дореволюционных цивилистов - Д.И. Мейер[34], К.П. Победоносцев[35], Ю. Барон[36]. Среди современных (советских и постсоветских), в дополнение к указанным выше - М.М. Агарков[37], И.Б. Новицкий[38], А.И. Масляев[39], С.С. Алексеев, Б.М. Гонгало, Д.В. Мурзин и С.А. Степанов[40]. Другие - проявляют некоторую осторожность. Например, Г.Ф. Шершеневич пишет: «Наиболее соответствующим истинному значению является употребление этого выражения [слова «обязательство». - прим. Д.Б.] в смысле отношения»[41]. Ему вторит В.И. Синайский, обращая внимание на неудачность прочей терминологии[42]. Третьи считают вопрос надуманным и призывают концентрировать научные усилия на проблемах «более важных и существенных»[43]. Особую позицию занимают критики многозначного определения. Е.А. Суханов, в частности, настаивает: «Долг как субъективная обязанность составляет существо, специфику обязательственного правоотношения, но не исчерпывает его. Неправильно поэтому встречающееся иногда именование данной субъективной обязанности (долга) или даже оформляющего ее документа (например, долговой расписки) обязательством (долговым обязательством и т.п.)»[44]. С этой точкой зрения нельзя согласиться в силу нескольких причин. Во-первых, если признать цитируемое суждение Е.А. Суханова безупречным, по крайней мере, теоретически, то логически следует, видимо, предложить вместо прочно укоренившегося новое название такому виду ценной бумаги на предъявителя, как облигация (от лат. obligatio - обязательство). Ее еще именуют в специальной литературе «денежным документом»[45]. Во-вторых, субъективная обязанность, естественно, не исчерпывает специфику обязательственного правоотношения, но обладая некоторой автономностью, предопределяет эту специфику. Долг традиционно образуется параллельно с правом требования, но позже возникновения гражданского правоотношения - к наступлению согласованного сторонами, закрепленного в законе или вытекающего из обычно предъявляемого требования срока платежа, передачи вещи и т.д. Не случайно в юридической литературе подчеркивается наличие временнóго промежутка даже в договорах, исполняемых при самом их совершении[46]. При розничной купле-продаже, например, покупатель сначала выбирает товар (который легко может вернуть на прилавок, так и не оплатив), а денежное обязательство возникает у него около кассы, в момент расчета. Этот промежуток - сколь угодно малый или сколь угодно великий - в реальной ситуации имеется всегда, иное - юридическая условность, фикция. Подмеченное свойство «автономности» долга - дополнительный аргумент в обосновании, например, юридической природы «лежачего» наследства. Независимо от терминологии[47], долги-обязательства наследодателя, существование которых не прекращается его смертью[48], сохраняются и обременяют наследственную массу, а впоследствии возлагаются на наследников, в том числе на государство - в случае признания наследуемого имущества выморочным[49]. Другой интересный аспект вытекает из правил о возложении (ст. 1058 ГК РК, ст. 1139 ГК РФ). В строгом юридическом смысле кредитор в такой ситуации отсутствует. Российский ГК (п. 3 ст. 1139) упоминает неких заинтересованных лиц, которые «вправе требовать исполнения завещательного возложения», а казахстанский ГК (п. 1 ст. 1058) уточняет: возложение устанавливается, «не предоставляя никому права требовать в качестве кредитора исполнения этой обязанности». Думается, контроль за соблюдением исполнения при возложении, в отличии, например, от завещательного отказа (легата)[50], правомерен главным образом со стороны публичной власти (прокурор, орган опеки и попечительства и т.д.). Требования этих лиц, по должности заинтересованных в соблюдении публичного порядка, не являются кредиторскими. Следовательно, кредитора при возложении нет (п. 1 ст. 1058 ГК РК). Нет кредитора - нет правового отношения между сторонами (кредитором и должником), иными словами, отсутствует гражданское правоотношение[51]. Долг (обязательство), тем не менее, «автономно» существует. Наследник, конечно, может отказаться от наследства, тогда вместе с выморочным имуществом долг возникнет у государства. В-третьих, гражданскому праву известно множество оригинальных юридических ситуаций, когда одним словом обозначаются разные правовые явления. Например: - обязательство: субъективная обязанность, право требования, гражданское правоотношение, документ или нотариальный акт; - предприятие: имущественный комплекс или юридическое лицо (государственное предприятие); - имущество: совокупность долгов, а также имущественных благ и прав или только имущественных благ и прав или только вещь; - односторонность: для сделки - при участии в ней только одной стороны, для договора - при отсутствии у его сторон взаимных обязанностей; - санкция - структурный фрагмент правовой нормы, определяющий неблагоприятные последствия ее нарушения, или элемент обязательства, закрепляющий меру ответственности нарушителя. Список можно продолжить. Полагаем, стремление «навести порядок» в подобном словесном многообразии (исключить, заменить, преобразовать «лишние» термины и трактовки) методологически неправильно. В этой традиционной лексической палитре заключается привлекательность, если угодно, пикантность гражданского права, потенциал его развития. «Каждая отрасль права потому и занимает особое, самостоятельное, место в правовой системе, что отличается юридическим своеобразием, качественной спецификой с правовой стороны»[52]. С.С. Алексеев в цитируемом суждении, судя по всему, имеет в виду не только предмет, метод, принципы, фактический состав, но и прочие юридические тонкости отрасли гражданского права, в том числе возникшие историческим путем. В-четвертых, настаивая на исключении из цивилистического обихода обязательства-долга и обязательства-документа, Е.А. Суханов ничего не говорит о самостоятельной роли обязательства-требования. Отсюда - предположение. Либо правовед соглашается с таким понятием, то есть допускает не только обязательство-правоотношение, но и обязательство-требование. Либо последнее «по умолчанию» разделяет судьбу обязательства-долга - не имеет «права на жизнь». Важно учесть оговорку: «Если праву требования необходимо соответствует обязанность, то обратное утверждение (обязанности всегда соответствует право) не обладает такой же наглядной достоверностью и требует обоснования»[53]. И.Б. Новицкий описывает ситуацию, связанную с заявлением вещного иска, при которой субъективное право (требование) не соотносится с обязательством[54]. В-пятых, легальный список смысловых оттенков обязательства не ограничивается нормами ст. 268 ГК РК (п. 1 ст. 307 ГК РФ). Он развивается в других кодифицированных правилах, еще не упомянутых. Констатация обязательства-правоотношения предваряет ряд новых вариантов. Так, в ст. 373 ГК РК (см. ст. 415 ГК РФ) упоминается обязательство-долг (иными словами - обязательство-обязанность), а в п. 2 ст. 379 ГК РК (см. п. 3 ст. 420 ГК РФ) - обязательство-договор. В п. 2 ст. 149 ГК РК (см. ст. 156 ГК РФ) названо обязательство-сделка и т.д. Резюмируя изложенное, надлежит подчеркнуть: исторически накопленный опыт - это непреходящая ценность. За истекшие тысячелетия рассматриваемые термины (связанные с ними ситуации) применялись (возникали) миллионы раз, получали при этом истолкование и новые импульсы к развитию. Ныне в числе прочих традиционных институтов они олицетворяют частное право. Речь не идет о фетишизации понятия, преклонении перед архаикой и её «музейной» ценностью. Прикладная роль юридических форм обязательства несомненна до сих пор. Возникновение долга (обязательства) является исходным фактом для подчинения ситуации принципам гражданского права, материальным нормам и процедурам, регламентированным, соответственно, гражданским и гражданским процессуальным законодательством (но не уголовным или административным!). Вряд ли правы те авторы, которые не видят разумное «зерно» в отмеченной научной дискуссии (С.А. Бабкин, В.А. Белов). Она способствует решению вопросов теории и позволяет вырабатывать эффективные практические решения.
3. О проблеме «двусторонних обязательств»
3.1. Понятие и особенности двусторонних обязательств
А.А. Павлов, как бы присоединяясь к мнению К. Анненкова, актуализирует проблему «так называемых двусторонних обязательств»[55]. При этом, утверждает, что ряд правоведов заблуждается в наличии двусторонних обязательств, «когда обе стороны выступают одновременно в качестве должника и кредитора (обязательство купли-продажи, аренды, подряда)»[56]. Далее поясняет: «Подобная позиция и основанная на ней дифференциация обязательств на односторонние и двусторонние являются результатом некорректного смешения понятий обязательства и договора. Никаких двусторонних обязательств законодательство не знает. Двусторонним может быть только договор, о чем достаточно определенно указано в п. 2 ст. 308 ГК [РФ. - прим. Д.Б.]. Там, где сторонники критикуемой концепции видят двустороннее обязательство (например, купля-продажа), речь идет о нескольких обязательствах, возникших из единого юридического факта. При этом взаимосвязь и взаимозависимость обязательства продавца передать товар и обязательства покупателя уплатить покупную цену не превращает их в единое правоотношение, что подтверждает ст. 328 ГК [РФ. - прим. Д.Б.]»[57]. Практическую актуальность изложенного автор подкрепляет следующей сентенцией: «К примеру, не ясно, как можно обеспечить исполнение обязательства купли-продажи, каким (солидарным или долевым) будет режим такого обязательства, если на стороне продавца выступают сособственники, как определить место исполнения обязательства и т.п.»[58]. Цитируемые суждения А.А. Павлова не выдерживают критики. Упомянутые им купля-продажа, аренда, подряд, прямо и неоднократно названы в Гражданском кодексе (и России, и Казахстана) обязательствами. Уж если говорить о «нормативных» аргументах! Теперь - обратный вопрос: обязательство купли-продажи (заметьте! не «обязательства» - во множественном числе, а единое «обязательство» купли-продажи) является договором? Бесспорно, да! Это договорное обязательство или, так сказать, обязательство-договор (в одном из рассмотренных выше значений). Работает закон логики: если двусторонним является договор, который в то же время признается обязательством, значит, последнее также является двусторонним в значении договора. В чем же сложность? В наукообразных и внутренне противоречивых суждениях А.А. Павлова: «речь идет о нескольких обязательствах, возникших из единого юридического факта», «взаимосвязь и взаимозависимость… не превращает их в единое правоотношение» и т.п. С одной стороны, автор признает «обязательство купли-продажи, аренды, подряда» и соглашается с тем, что «двусторонним может быть только договор», но, к сожалению, логически очевидное тождество между договором и обязательством почему-то не проводит, заявляет о «некорректном смешении» данных понятий, об отсутствии легального термина «двустороннее обязательство». Известно ли законодательству понятие «односторонний договор»? Очевидно, нет! Неужели «молчание» законодателя является достаточным основанием предать это распространенное цивилистическое понятие анафеме?! Про принцип диспозитивности в гражданском праве[59] даже спрашивать не буду! Здесь - примечание, прописная истина: богатство гражданского права не ограничивается содержанием гражданского законодательства! Применение формулы, закрепленной в п. 2 ст. 308 ГК РФ[60], исключительно для договора лишает эту формулу универсальности, вызванной насущными жизненными потребностями. К сожалению (вынужденное предположение), п. 2 ст. 308 ГК РФ - пример доминирования в норме закона позиции одной из научных школ. Нежелательно конструирование общеобязательного правила в развитие теоретической концепции, еще не ставшей общепризнанной в цивилистике. В «параллельной» норме п. 3 ст. 269 ГК РК[61] упомянуто обязательство (в общем), а ссылка на договор (в частности) отсутствует. Несколько слов по поводу «практичности» умозаключений А.А. Павлова - ответы на вопросы, сформулированные им в сноске. Надлежащее исполнение обязательства купли-продажи по общему правилу можно обеспечить любым из способов, известных правоприменительной практике (задаток, неустойка, залог, гарантия, поручительство, удержание имущества и т.д.). Количество лиц, выступающих на стороне продавца (сособственников), в данном случае не влияет на известную солидарную, субсидиарную или иную природу обеспечительного обязательства. Вопрос о том или ином режиме ответственности, скорее, связан с проблемой природы обеспечительного правоотношения, нежели с синаллагматическим основным обязательством. Место исполнения обязательства обычно согласовывается сторонами. При отсутствии в договоре положения о месте его исполнения, действуют общие правила закона (см. ст. 316 ГК РФ и ст. 281 ГК РК) или применяются соответствующие коллизионные привязки. Очевидно, что произвольное или явно надуманное игнорирование традиционных значений обязательства превращает обмен мнениями в бесполезную схоластику. Как говорили древние, доказывание очевидного заставляет сомневаться в очевидности доказываемого. Мнение (но не аргументация!) А.А. Павлова, отчасти подкрепляется суждениями Ю. Барона: «Сущность двусторонних договоров спорна; их определяют то как две половины одной и той же сделки, то как два самостоятельных, и друг от друга независимых обязательства, то как два самостоятельных, но друг друга проникающих обязательства. Правильна последняя теория…»[62].
3.2. Сотрудничество - специальный принцип обязательственного права
Обязательство в смысле обязанности, по логике, является отдельным понятием. Если допускается практическая «автономность» долга, уже этим признается его самостоятельность. Однако, как обосновано выше, «автономность» эта относительна, временна. Рано или поздно долг, во-первых, сталкивается с кредиторским требованием и, во-вторых, может сливаться воедино с требованием должника. Данная трансформация характерна и для одностороннего договора, то есть происходит в рамках ситуации, казалось бы, исключающей встречность требований. Принятие исполнения становится обязанностью кредитора. Подобное развитие отношения соответствует концепции сотрудничества и встречает все большее покровительство законодателя - на современном этапе не просто безусловно и повсеместно поддерживается судебной доктриной (в постановлениях судов общей и специальной юрисдикции, а также на уровне официальных, в том числе имеющих нормативную силу обобщений судебной практики), но формально «вплетается» в общее понятие обязательства. Второе предложение ст. 268 «Понятие обязательства» ГК РК гласит: «Кредитор обязан принять от должника исполнение». Эта норма - новелла казахстанского законодательства. В «параллельных» фрагментах и началах обязательственного права, закрепленных в кодификациях советского гражданского законодательства, она не встречается[63]. Анализируемая новелла в ст. 307 «Понятие обязательства и основания его возникновения» ГК РФ и в целом в разделе III «Общая часть обязательственного права» ГК РФ отсутствует, что представляется упущением российского законодателя. Однако в «Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации» запланирована следующая норма ГК РФ: «При неоправданном длительном отсутствии требования об исполнении… обязательства должник вправе потребовать от кредитора принять исполнение в разумный срок»[64]. Предполагается, проектируемое правило будет включено в главу 22 «Исполнение обязательств» ГК РФ. Итак, рассматриваемое требование должника предъявляется в рамках исполненного (фактически), но не прекращенного (юридически) обязательства. Две иллюстрации к изложенному. Виновный причинитель вреда в дорожно-транспортном происшествии (ДТП) и потерпевший оценили возникший ущерб и сочли его установленным. При следующей встрече, собрав требуемую сумму, причинитель предложил ее потерпевшему. Потерпевший отказался принять деньги в расчете на получение большего или по другим известным мотивам. К сожалению, в эпоху нынешнего меркантилизма все чаще в подобных ситуациях потерпевший злоупотребляет своим фактическим положением, применяет тактику, которую Б.С. Антимонов назвал «прямым юридическим мошенничеством»[65]. Недобросовестный интерес в получении большего, чем положено по справедливости, платежа мотивируется косвенными (публично-правовыми) причинами, не имеющими прямого отношения к гражданско-правовому отношению сторон: если обстоятельствами ДТП заинтересуется дорожная полиция (получит сообщение от потерпевшего, прибудет на место), расходы по административному разбирательству, потери времени и «моральные» затраты причинителя вреда превысят компенсацию, «реально» запрашиваемую потерпевшим, плюс административный штраф и отметка в электронной системе учетов дорожной полиции об очередном нарушении правил дорожного движения за текущий год; вызов профессионального оценщика повлечет новое (документально обоснованное) увеличение расходов на ремонт; во избежание волокиты причинителю предлагается заплатить несколько выше того, что предварительно согласовывалось. Неужели, в данном случае право причинителя требовать принятия исполнения и, соответственно, прекращения обязательства вызывает сомнения? Можно ли отказать причинителю в стремлении, заплатив изначально причитающийся долг, перенести процессуальное бремя на недобросовестного потерпевшего (пусть он тратит личное время и силы на сбор доказательств и доказывание в суде)? Разве ст. 291 ГК РК (ст. 327 ГК РФ) допускает исполнение в депозит лишь договорного, но не иного (деликтного, кондикционного, алиментного и т.д.) обязательства? Та же логика применима к полемике с Д.И. Степановым, который, как уже отмечалось, общие положения обязательственного права объявил «общими положениями договорного обязательственного права (но не прочих обязательств)»[66]. В газетной заметке сообщался печальный, но анекдотичный случай[67]: гражданин путем постоянного психологического давления в течение нескольких лет (мнимые угрозы голодовок и самоубийства, размещение на раскладушке перед дверями госучреждения, жалобы во все национальные и международные правоохранительные инстанции, привлечение общественного мнения и т.д.), несмотря на противоположные медицинские стандарты и вступившее в законную силу решение суда об отказе в иске, все-таки вынудил местный госорган по социальному обслуживанию населения оформить определенную группу инвалидности, выдать ему и его сожительнице «подъемные» на совместное (вместе с инвалидом) санаторно-курортное лечение и оплачивать ряд прочих расходов. До этого отказывался принимать официально причитающееся пособие, требуя большего и «рекламируя» (в связи с «неполучением» официального пособия) «плохую» работу госоргана. Доходило до того, что сотрудники госоргана сообща выкладывали шантажисту деньги из собственного кармана. Приводы в милицию только усложняли ситуацию: у больного самочувствие резко ухудшалось до критического состояния (после того как его отпускали домой оно разом улучшалось), привлекаемая инвалидом местная печатная и телевизионная пресса постоянно критиковала работу госучреждения и т.д. Из показанных иллюстраций со всей очевидностью следует: должник (в данном случае - причинитель вреда и орган соцобеспечения) имеет право требовать от кредитора совершения действия по принятию исполнения. Подобное требование - неотъемлемый элемент правоотношения. Регламентация, превращающая кредитора в должника, а должника - в кредитора на завершающем этапе существования обязательства, на этапе передачи-приемки исполненного, вытекает из специального принципа исполнения обязательства - принципа сотрудничества сторон, заключающегося в оказании обязанному лицу обычно принятого в деловой практике содействия со стороны управомоченного лица. В идеале, содержание данного принципа должно также составлять отдельную статью главы 17 «Исполнение обязательства» ГК РК (и главы 22 «Исполнение обязательств» ГК РФ). Допускаем в целях большей ясности структурирование главы 17 ГК РК (главы 22 ГК РФ) на отдельные блоки - параграфы: § 1 «Общие положения», § 2 «Надлежащее исполнение обязательства», § 3 «Реальное исполнение обязательства», § 4 «Взаимное исполнение обязательства», § 5 «Сотрудничество в исполнении обязательства», § 6 «Экономичное исполнение обязательства». В рассматриваемом случае речь идет не о взаимности. Для принципа взаимности подразумевается, как раз, обратная конструкция: должник обязан передать, а кредитор вправе требовать получения исполненного, причем, встречные действия должны совершаться (условно) одновременно, нарушение одной стороны освобождает от активного поведения другую сторону (ст. 284 ГК РК, ст. 328 ГК РФ). Правила о взаимном (встречном) исполнении наиболее эффективны в главной, нормальной фазе обязательства. Взаимность отрабатывается по мере достижения экономического эффекта (цели обязательства) и к моменту предложения исполненного управомоченной стороне уже не применяется.
Доступ к документам и консультации
от ведущих специалистов |