Реформы и результаты: Как менялись казахстанские школы и вузы

14.09.2013

Реформы и результаты: Как менялись казахстанские школы и вузы

Давно стало общим мнение о том, что реформы в казахстанской средней и высшей школе приобрели «хронический» характер, став, по сути, новациями ради новаций. И что жизнь в состоянии такого «вечного ремонта» является для системы образования уже не столько двигателем и драйвером развития, сколько основной проблемой, отмечает dknews.kz.

Действительно, начиная еще с советского периода, практически каждый год в системе образования внедряют что-то новое. Постоянные инновации, реформы, за двадцать с лишним лет стали обязательным критерием работы любого учителя, а «реформотворчество» — традицией каждого нового министра образования. Но, может быть, в образовании что-то действительно удалось серьезно изменить к лучшему?

Для ответа на этот вопрос попытаемся вспомнить новшества, через которые казахстанские школы, колледжи и вузы прошли за три последних года.

Контроль на всех уровнях: конфликт интересов

Начнем с того, что практически все нововведения последнего времени затрагивают наиболее болезненную и старую проблему казахстанской системы образования. Речь — о его качестве. Как сделать так, чтобы учебная работа не подменялась профанацией, чтобы учащийся на каждом этапе своей школьной, профессионально-технической, вузовской карьеры получал реальные знания? Как свести к минимуму те коррупционные возможности, позволяющие учебным учреждениям решать свои проблемы, преподавателям — повышать личный достаток, а учащимся — не учиться?

Ответом министерства стало введение единой вертикали контроля качества образования. Благо, в мире накоплен достаточный опыт такого контроля. По сути, в Казахстане не нужно было ничего изобретать, достаточно было адаптировать существующий опыт к нашей местной практике. Как только по опыту развитых стран была создана единая система контроля, практически сразу стали выявляться приписки: от контингента в дошкольных организациях до обеспеченности школ и колледжей компьютерами и другим оборудованием, уровня квалификации педагогов, потраченных на ремонт средств и прочих показателей. Приписки начали искоренять. Кое-кто из руководителей отправился под суд. Контроль начал давать результаты: существенно повысились требования к педагогам, к учебному процессу. Было выявлено много школ и колледжей, не соответствующих условиям лицензий. Понятно, что это вызвало определенное недовольство на местном уровне. Другое дело, что за качество образовательной системы наконец-то взялись не только «сверху», но и «снизу». Местным органам власти, под чьим непосредственным управлением находятся те же школы, пришлось срочно менять подходы, «закручивать гайки».

Кстати, в общественных дискуссиях по поводу проблем образования, в прессе как-то не заострялось внимание на том факте, что все школы и колледжи теперь управляются не министерством, а исключительно местными органами власти. Последние, строго говоря, несут всю ответственность за то, что происходит в системе образования на их подведомственной территории. Это — законодательная норма. Однако претензии по деятельности школ по сей день принято направлять в адрес министерства и лично министра.

Следующим заметным новшеством стало совершенствование Единого национального тестирования. В частности это введение вопросов не на информацию (которая заучивается механически), а на логику. Такие вопросы требуют от выпускника не вспоминать то, что он зазубрил, а думать. Не самая значительная, на первый взгляд, поправка в подходах к ЕНТ сразу же нанесла удар по устоявшейся практике «натаскивания» учеников старших классов по вопросам ЕНТ, по зубрежке ответов в ущерб последовательному изучению и повторению предмета. Вопросы на логику, кроме того, поставили заслон списыванию, использованию телефонов, подсказок (в том числе и со стороны педагогов). В итоге заметно упал средний балл ЕНТ. Результаты явно стали более объективными. Стало меньше фактов, когда максимальный балл по республике неожиданно набирает школа из какого-то отдаленного села. Неудивительно, что сегодня имеет место определенное противодействие, многие настаивают на возврате к школьным экзаменам и отказе от ЕНТ. Безусловно, это устроило бы многих в школе, да и тех родителей, которые готовы на месте «разводить вопрос». В вузах некоторые также не против вернуть себе инструмент вступительных экзаменов с аналогичной целью. Объективность оценки знаний, подготовки выпускника мало волнует тех, кто привык зарабатывать на образовании.

Важным нововведением последних трех лет стало внедрение комплексного тестирования для выпускников колледжей при поступлении в вузы. Ранее выпускники колледжей принимались в вуз без какого-либо тестирования, максимум, что им предлагалось — это формальное собеседование, а многие поступали просто по спискам. В итоге сложилась, по сути, коррупционная цепочка, позволяющая при желании не только обойти какую-либо проверку знаний при поступлении в вуз, но и «сэкономить» один или даже два года обучения, поступая сразу на второй-третий курс вуза. Коммерческая составляющая этой цепочки очевидна: многие вузы начали плодить при себе аффилированные колледжи, которые фактически служили звеном цепочки, выдавая дипломы. Показательно, что введение комплексного тестирования сразу же втрое сократило число поступающих через колледжи. Ситуация наглядно показала, что многие колледжи не дают должных знаний даже на уровне средней школы. Разумеется, новшество вызвало недовольство со стороны руководства таких колледжей и связанных с ними коммерческих вузов, которые с выгодой применяли лазейку с уходом от ЕНТ.

Наконец, еще одним значимым шагом министерства против коррупционных явлений в системе стало внедрение механизма более жесткой экспертизы и повышение базовых требований к подготовке учебников. С учебниками, очевидно, произошла та же история, что в свое время с коммерческими учебными учреждениями. Либеральная система экспертизы и оценки, с одной стороны, и наличие гарантированного сбыта — с другой стимулировала издательства и связанные с ними крупные типографии формировать все новые и новые заказы на учебную литературу. Учебники постоянно переиздавались, на чем хорошо зарабатывали все заинтересованные игроки. Нередки были факты, когда одни и те же авторы буквально «поточным методом» разрабатывали чуть ли не десятки учебников. При этом особого спроса за качество не было, кроме разве что критики «снизу», со стороны родителей и педагогов. В учебниках год от года появлялись досадные, а подчас вопиющие ошибки. Очевидно, что за всем этим стояли серьезные деньги и заинтересованные бизнес-структуры. Новые механизмы экспертизы качества учебной литературы явно идут вразрез с их интересами. Не случайно ужесточение контроля в сфере оборота учебников вызывает с их стороны откровенное противодействие. Сейчас в кругах школьных методистов обсуждают сразу несколько крупных скандалов в издательском бизнесе, которые возникли как следствие чрезмерно «жесткой» экспертизы новых учебников. Вскрылись и вовсе неприглядные факты, такие как продажа «поддельных» пособий для подготовки к ЕНТ, содержащих грубейшие предметные ошибки, некорректные вопросы, вопросы с заведомо ложным ответом и тому подобное.

Возможно, здесь в числе прочего кроется ответ на вопрос, кому был неудобен министр образования г-н Жумагулов, при котором все эти реформы, собственно, были инициированы, начаты и внедрены. Любопытно, кстати, что Бакытжан Турсынович в отличие от предшественников не любил много говорить о реформах, давать пространные интервью на тему настоящего и будущего казахстанской школы. Он просто инициировал и продвигал определенные новшества, нацеленные на заданный, конкретный результат. Жумагулов — математик, а в математике результат всегда должен быть известен.

Управление: движение к прозрачности

Вызывают интерес нововведения Министерства образования, имеющие организационно-управленческую специфику. Такие, например, как повышение требований к качеству и срокам строительства школ. Ранее цепочка финансирования и освоения средств по таким проектам замыкалась на местном уровне, соответственно, имели место традиционные задержки и рост стоимости объектов в связи с инфляцией. Наглядным примером стало осуществление программы «100 школ», в рамках которой по многим объектам подрядчики умудрялись взвинтить конечную сметную стоимость в полтора, а то и в два раза. Для наведения порядка была создана Межведомственная комиссия по вопросам строительства объектов образования. Ее стержневой задачей стало пресечение разного рода тендерных «комбинаций», «особых отношений» подрядчиков с заказчиками в рамках договоров на строительство школ и тому подобного.

Изменения проявились достаточно быстро. Стало значительно меньше срывов заявленных сроков проведения работ. Хотя строительные тендеры и заключение договоров по-прежнему являются прерогативой местных властей, комиссия постоянно отслеживает проведение конкурсных процедур, ход строительства. Показатели освоения средств и сроков работ существенно улучшились, соответственно, степень свободы заинтересованных коррупционных «игроков» в этом деле сократилась.

Важным шагом в сторону прозрачности и подконтрольности учреждений образования стало введение подушевого финансирования школ. Хотя это пока только эксперимент, начавшийся с сентября текущего года, здесь уже очевидно, чем новая система может подорвать чьи-то местные интересы. Во-первых — самой моделью, предполагающей, как выразился президент страны Н. А. Назарбаев, что «деньги должны следовать за учеником». Если финансирование прямо зависит от количества детей, значит, школам придется конкурировать между собой, бороться за учеников, чтобы получать большее финансирование. А конкурировать можно, только повышая качество обучения, то есть прилагать дополнительные усилия, расти профессионально, чего раньше не требовалось. Далеко не всем педагогам и директорам это понравится.

Во-вторых, у местных органов сокращаются возможности самостоятельно определять уровень финансирования школ — зарплату учителей, фонд стимулирования и прочие статьи бюджетных расходов. Теперь это будет определяться подушевыми нормативами финансирования. Более успешные школы получат больше средств.

Серьезным управленческим новшеством стало повышение базовых требований к техническому и профессиональному образованию по уровню подготовки и практики студентов колледжей, а также внедрение дуальной системы обучения по поручению Главы государства. Фактически министерство впервые за последние 15 лет всерьез занялось качеством системы профтехобразования, притом что эта система уже давно в значительной степени выведена из государственной собственности в частный сектор.

Повышение требований к среднеспециальным учебным заведениям было нацелено на решение поставленных президентом задач, в первую очередь — на обеспечение экономики конкурентоспособными специалистами и как следствие — на рост качества рынка труда. Однако решить эти задачи не так просто, учитывая реалии системы технического и профессионального образования. Ведь система ТиПО — это в большой степени частный сектор, который нацелен, прежде всего, на прибыль от учащихся, которую здесь всегда получали без особых затрат.

Теперь же появились трудности. Министерство выдвинуло требования: повышать реальное трудоустройство, переходить от массовой штамповки дипломов юристов и экономистов к подготовке технических специалистов, искать для учащихся места производственной практики. В свою очередь предприятия, включающиеся в дуальную систему, также должны теперь взять на себя серьезную часть затрат на обучение. Решения, принятые министерством, требуют от системы определенной мобилизации ресурсов — профессиональных, интеллектуальных, материальных. Зарабатывать деньги на профтехобразовании стало много сложнее. Неудивительно, что в системе появились недовольные. Но плюсом стало то, что она наконец начинает меняться. Колледжи, техникумы теперь конкурируют между собой не только ценой обучения, но и реальным качеством предоставляемых знаний.

Высшая школа также столкнулась с серьезной организационной реформой, нацеленной на изменение качества управления. Речь о внедрении корпоративного управления в вузах — создании наблюдательных и попечительских советов. Такие советы, состоящие из независимых менеджеров и специалистов, позволили им контролировать процессы принятия решений ректоратами и учебными отделами. Попечительские советы делают более прозрачной систему управления в институтах и университетах, снизив всевластие ректоров как государственных, так и частных вузов, и даже в какой-то мере — собственников частных вузов. Такая реформа не просто меняет систему управления в высшей школе, она радикально сокращает предпосылки и возможности для разного рода непубличных решений и действий. Уже не получится, как раньше, по своей прихоти менять цену обучения, снижать ниже государственного минимума проходной балл на те или иные специальности, а также заниматься всевозможными коммерческими проектами.

В министерстве прямо говорили о том, что уже в обозримой перспективе корпоративное управление вузами позволит сделать бюджет и принимаемые решения прозрачными для общества. Именно так обстоят дела в развитых странах.

Болезненным и весьма неблагодарным занятием министерства в последние три года стала также оптимизация вузов, начатая по поручению Главы государства. Оптимизация была направлена на повышение качества и статуса высшего образования в Казахстане за счет повышения базовых требований и избавления от слабых вузов. Неудивительно, что начатая при Жумагулове оптимизация вызвала крайне негативную реакцию руководителей и собственников ряда частных вузов, а также бизнес-элит, стоящих за ними. Не секрет, что в Казахстане за годы коммерциализации в образовании сложилась весьма сильная коммерческая система, направленная на массовое и хорошо оплачиваемое обеспечение желающих не столько знаниями, сколько самими дипломами. С учетом нашей ментальности реальный статус дипломов часто не имел значения, потому что родители некоторых студентов изначально рассчитывают на устройство по связям и через родственников на различные «теплые» местечки в госкомпаниях, госорганах, акиматах. Наличие таких неформальных отношений — далеко не секрет, как и то, что спрос на необеспеченные знаниями дипломы, к сожалению, есть. Оптимизация подрывает основы данной порочной системы, поэтому ее реакция очевидна. Резкое недовольство ситуацией в последние три года отмечено целой серией публикаций в СМИ, острыми публичными дискуссиями с критикой деятельности министерства. Но, так или иначе, процесс оптимизации шел и это имело безусловно позитивные последствия с точки зрения качества казахстанской высшей школы.

Создание независимой системы подтверждения квалификации стало следующим важным инструментом, позволяющим отслеживать и повышать качество образования. Сертификация выпускников колледжей и вузов объединениями работодателей должна, по замыслу, обеспечить независимую профессиональную оценку подготовки специалистов. Оценивать работодатели будут не только выпускников, только что устроившихся в компанию, но и уже какое-то время проработавших специалистов. Такая модель — также не изобретение Минобразования, она взята из международной практики и давно доказала свою эффективность. Подтверждение квалификации на послевузовском этапе позволяет объективно оценивать профессионализм молодых специалистов, а соответственно — реальный уровень выпустивших их вузов. Это эффективный барьер против выпуска некачественных специалистов и «пустых» дипломов.

Следует сказать и о другом, во многом также кардинальном, шаге министерства образования. Это переориентация президентской программы «Болашак». Ранее программа была направлена на подготовку в зарубежных вузах бакалавров. Теперь же в Казахстане сами научились их достаточно хорошо готовить. Поэтому программа «Болашак» теперь ориентирована на подготовку специалистов высшего уровня — магистров и докторов PhD, а также на стажировку специалистов. Это вполне логичное решение с точки зрения траты государственных средств: если государство платит за обучение наиболее достойных молодых людей в лучших западных вузах, то и уровень такого обучения должен быть максимальным. Правда, тем самым министерство нарушило планы многих «сильных мира сего» обучить своих детей в лучших вузах мира за государственный счет, и их реакция вполне предсказуема. Министр Жумагулов как один из главных инициаторов оптимизации «Болашака» нажил себе множество недоброжелателей.

Весьма неоднозначно было воспринято в научной и околонаучной среде такое новшество, как переход на новую модель подготовки и оценки научных кадров. Собственно, здесь не было ничего неожиданного с точки зрения интеграции Казахстана в глобальную систему образования. Унаследованная с советских времен система присвоения ученых степеней кандидатов и докторов наук давно себя изжила. Дело не только в том, что, например, наши кандидаты наук не могут как-то объяснить и подтвердить свой научный статус на Западе. Дело в том, что присвоение ученых степеней превратилось в коррумпированную коммерческую систему, в которой все были довольны. Довольны были диссертационные советы вместе с немалым числом наемных авторов, за солидную плату готовивших клиентам диссертации «под ключ». Довольны были сами диссертанты, в большинстве своем не имевшие никаких планов работать в науке, но желающие подчеркнуть личный статус в том числе и дипломом об ученой степени. В свое время стало дурным тоном претендовать на определенные должности в госаппарате, не имея «кандидатского» диплома. Ученую степень получали видные бизнесмены, общественные деятели и даже артисты. Внешне все это, может быть, и выглядело солидно, но имело мало общего с наукой. Но после реформы этому был положен конец. Теперь степень доктора PhD можно получить, только отучившись очно в соответствующем вузе, а не просто представив неизвестно как подготовленную диссертацию. Также теперь закреплено, что доктора PhD идут работать именно в науку и образование. Таким образом, присвоение ученых степеней, как и везде в мире, должно стать реально работающей системой подготовки научных кадров, а не способом удовлетворения личных статусных амбиций.

Новая система финансирования «большой» науки также была построена на основе мирового опыта. Ее суть в том, что распоряжение деньгами на различные научные проекты полностью передано непосредственно ученым, Национальным научным советам. Соответственно, госчиновники лишились этого рычага управления и манипулирования научным сообществом. А чтобы казахстанская наука не стала «вещью в себе», к экспертизе предлагаемых научных проектов и программ теперь привлекаются зарубежные ученые. Это тоже был весьма жесткий принципиальный шаг, который далеко не всем деятелям в данной сфере удобен.

Среди нововведений последних трех лет можно также упомянуть новую систему повышения квалификации учителей, ориентированную на подтверждение реальных знаний, новую модель полиязычного образования, создание Совета по связям с общественностью в области образования, целевую программу повышения статуса педагога, съезды учителей-предметников и создание их ассоциаций, Национальный план действий по развитию функциональной грамотности, проект «E-learning», разработку профессиональных стандартов обучения с участием работодателей и многое другое. Безусловно, все это достаточно непростые новации, но это явно не реформы ради реформ. Каждая из низ основана на четкой постановке целей и на ясном понимании ожидаемых конечных эффектов. Очевидно, что эти эффекты мы увидим и начнем «собирать плоды» уже при следующих министрах образования и науки. Впрочем, кому в конечном счете достанутся лавры лучшего реформатора системы — по большому счету не так важно. Важен результат.