Вслед за общим понятием права собственности, автор различает отдельные виды этого права: право овеществленной собственности и право собственности на предметные символы вещей и благ (с. 37), право собственности на зафиксированные надлежащим образом, без использования предметных носителей фиксации, оборотные активы, и право интеллектуальной собственности на произведения творческой деятельности (с дальнейшим внутренним разделением) (с.37). В пределах этого общего понятия автор различает несколько видов права собственности: те из них, которые опираются на материальную основу и те, у которых такой основы нет, но где обладатель права является хозяином, и, стало быть, собственником. Но термин «хозяин» лишен юридического значения, и при его помощи едва ли возможно определять правовые понятия. Обладатель права хозяйственного ведения тоже хозяин, но не собственник. То же самое можно сказать о понятии права оперативного управления, которого собственником не назовешь, хотя он и есть хозяин. Как видно, Ю.Г.Басин вел единую линию на определение понятий всех видов права собственности. Но когда материальная основа (вещественный объект) был исчерпан, появился хозяин как обладатель всей полноты власти, подобно собственнику. Если бы хозяин был родовым признаком всех видов собственности, обсуждаемая концепция явилась бы достигнутым решением этой волнующей проблемы всех цивилистов. Но этого нет, а значит, нет ни общего определения права собственности в целом, ни особенного характера подводимых под него отдельных видов. Мне кажется, что Ю.Г.Басин подошел вплотную к правильному решению. Подождем, что он ответит на возражения.
А.ДИДЕНКО
Вещные права в гражданско-правовой науке после принятия Основ гражданского законодательства 1991 г. и Гражданских кодексов стран СНГ стали предметом внимательного изучения. Наиболее значительные результаты были достигнуты учеными России - В.П.Мозолиным, А.А.Рубановым, К.И.Скловским, Е.А.Сухановым, Ю.К.Толстым, Л.В.Щенниковой и др. Среди казахстанских авторов, специально изучавших данный институт, можно назвать М.К.Сулейменова и С.В.Скрябина. Тема вещных прав весьма обширна, но, как нам кажется, в ее изучении отсутствует правильный методологический подход. На примере двух закрепленных в законодательстве вещных прав - оперативного управления и хозяйственного ведения мы обозначим свое видение различий в природе вещных и обязательственных прав и позицию по поводу обоснованности закрепления за государственными юридическими лицами двух различных вещных прав. Сразу оговоримся, что в дальнейшем изложении под вещными правами будут подразумеваться только ограниченные вещные права. Об общей концепции определения природы вещных прав. Деление гражданских правоотношений на обязательственные и вещные не подвергается в настоящее время концептуальной критике[130]. Исследователи данной проблемы обычно называют признаки вещных прав, основываясь на закрепленных в законодательстве их разновидностях. Однако описание признаков вещных прав возможно лишь после объединения тех или иных прав в особый класс, которому присваивается название вещных, в противном случае под видом вещных прав может происходить описание какого-либо права, произвольно отнесенного законодателем или исследователем к этому классу в силу простой внешней схожести. Но еще до логического объединения разных прав в одну группу, предварительно следует уяснить, почему в том или ином конкретном общественном отношении в одном случае главенствующее значение имеют собственные действия лица, в другом - действия обязанного лица, и, следовательно, почему в одном случае нужно расширить защиту до всех противостоящих субъекту третьих лиц, а в другом - достаточно предоставить защиту его интересов только против определенного лица - должника в обязательстве? Лишь найдя разграничительные признаки этих видов отношений, можно определить и изучить исчерпывающие признаки каждого класса регулирующих эти отношения норм. Какие свойства меняют качественное состояние прав субъекта на ту или иную вещь? Как личная связь между двумя субъектами перерастает в отношения, где один из субъектов автоматически становится одновременно участником отношений с неопределенным кругом лиц, а юридическое притязание на поведение конкретного обязанного лица - в право на устранение всех третьих лиц? Ответив на эти вопросы, мы сможем дать характеристику вещного права, не ставя вопрос с ног на голову, а именно: постулируя вначале, что то или иное право является вещным, потому что оно отнесено законодательными актами к вещному, затем описывая его признаки, после чего относя к вещным другие права с этими найденными признаками. По нашему мнению, характер имущественных отношений формируется под воздействием нескольких факторов, которые в то же время являются классифицирующими признаками для отграничения вещных отношений от обязательственных. 1. Долгосрочность отношений. Именно долгосрочность придает новое качество отношениям собственника и третьих лиц, имеющих определенное господство над вещью собственника. Данный признак, кстати, обычно обходят вниманием почти все современные сторонники отнесения залога к числу вещных прав. Нетрудно подметить принципиальное отличие права арендатора на землю, когда он заключил договор аренды на 5 лет, и когда такой договор заключен на 99 лет. В последнем случае арендатор и психологически, и юридически находится в ином состоянии: он может передать землю по наследству, произвести отчуждение, обременить ее сервитутом, заложить и т.п.; он ощущает себя почти собственником, а не обычным нанимателем. Древние римляне учли эти обстоятельства и дали такому праву специальное наименование - эмфитевзис. Похожим образом дело обстояло и с суперфицием - правом на дом, построенным на чужом земельном участке по договору с его собственником, и юридически становившемся собственностью владельца земельного участка. Современное законодательство допускает переход арендных прав по наследству (ст.559 ГК РК), однако такая возможность может быть исключена договором. В то же время законодательство о земле очень четко различает временное долгосрочное (от 5 до 49 лет) и краткосрочное землепользование (до 5 лет). Пункт 2 ст.31 Закона «О земле» гласит, что в случае смерти гражданин, которому земельный участок принадлежит на праве долгосрочного временного землепользования, право землепользования наследуется в порядке, предусмотренном гражданским законодательством. Если договором временного землепользования не предусмотрено иное, в таком же порядке наследуется и право временного краткосрочного землепользования. Законодательство о недропользовании не предусматривает ограничения передачи по наследству прав недропользования. Сроки действия контрактов для проведения операций по недропользованию часто носят длительный характер (например, на добычу полезных ископаемых - до 25 и 45 лет). Отсюда широкие права недропользователя, не свойственные договорному контрагенту: право передачи недропользования в залог, в уставный капитал юридического лица в качестве взноса (ст.ст.14, 15 Закона «О недрах и недропользовании»), передавать все или часть своих прав другим лицам, сооружать на контрактной территории объекты производственной и социальной сферы ( ст.62 Закона «О недрах и недропользовании»). 2. Направленность воли собственника либо законодателя на создание особых ограничений для собственника и особых преимуществ для наделяемого правом. Сдавая имущество внаем, собственник ограничивает свою власть над вещью в пользу другого лица. Но это обычное ограничение, диктуемое типичными условиями товарного оборота. Это, можно сказать, повседневная жизнь вещи. Устанавливая сервитут в пользу другого лица, собственник также ограничивает свою власть над вещью в интересах другого лица. Но такое ограничение выходит за рамки повседневного осуществления власти собственника в отношении вещи. Обладатель сервитута занимает по отношению к собственнику более высокую ступеньку, чем наниматель: единожды установленный сервитут не может быть собственником впоследствии отменен, в конфликтах между собственником и обладателем сервитута преимущество отдается последнему, обладание сервитутом обычно безвозмездное и т.д. Особая направленность воли собственника или законодателя проявляется в сфере недропользования, оперативного управления и др., где нормативные акты вполне последовательно реализуют идею о свободном определении судьбы вещи ее обладателем, закрепляя за собственником точный перечень допускаемых действий контрольного характера. 3. Предоставление субъекту имущественных отношений правомочий в объеме, максимально приближенном к статусу собственника. Нет нужды приводить иллюстрации правомочий, свидетельствующих о тесной близости положения отдельных субъектов к статусу собственника, специалисту они хорошо известны. Но, тем не менее, в целях характеристики правомочий обладателя ограниченных вещных прав приходится использовать неопределенное понятие «максимального приближения» к правомочиям собственника, что не делает данный признак неустойчивым и недостойным для избрания в качестве классификационного. Неопределенные понятия - точно такая же научная категория, как определенные понятия. Когда они используются в качестве разграничительного признака, то на пограничных рубежах возникают трудности в отнесении предмета или явления к определенному виду. Но такие трудности предопределяются самой природой предмета или явления, а не степенью определенности признака. В общественных науках в целом, и правовых в частности, с этим приходится сталкиваться сплошь и рядом, что привело к широкому использованию в законодательстве оценочных понятий: разумность, неоднократность, грубость, добросовестность и многих других[131]. Другие признаки ограниченных вещных прав: объект направленности (индивидуально-определенные вещи), порядок защиты, наличие права следования и права преимущества не являются классифицирующими, они дополняют характеристику вещных прав. Более того, при переходе от теоретических основ деления имущественных отношений в область прикладного права такие признаки в прагматическом плане могут стать решающими, как, например, порядок защиты прав. Следует вновь предостеречь от заблуждения, что чистота классификации якобы нарушается, когда определенные признаки оказываются присущими и тому и другому классифицируемому явлению, в частности, обязательственным и вещным правам. Разным классификационным группам не должны быть присущи только классифицирующие признаки, которые обязательно присутствуют в одной группе, но с той же обязательностью отсутствуют в другой. Иные признаки могут совпадать, перекрещиваться и т.п. Они позволяют раскрыть предмет или явление более полно. Поэтому то обстоятельство, что такие признаки, как: объектом вещных прав является вещь, преимущественность удовлетворения требований, абсолютный характер защиты, право следования имеются и в той и в другой группах прав, само по себе не подрывает доказательности деления имущественных прав на вещные и обязательственные. Вещные права неоднородны. Право оперативного управления заметно диссонирует с другими вещными правами. При обсуждении рукописи настоящей статьи с проф. Ю.Г.Басиным, он высказал идею, которая специалистами еще не обсуждалась, что возникновение права оперативного управления в отличие от всех иных вещных прав сопровождается созданием нового субъекта права. Все иные вещные права означают передачу каких-то отдельных правомочий на вещь, прав на использование определенных качеств вещи. Право оперативного управления имеет совершенно другой целевой характер. Собственник хочет снять с себя все правомочия, передает всю совокупность прав, оставляя за собой только право окончательного распоряжения судьбой вещи и контроля над тем, как эта вещь используется. Такая передача является основой возникновения нового субъекта права - признака, отсутствующего во всех иных вещных правах. Хотя понятие и виды вещных прав не тема нашей статьи, но мы, фиксируя данную идею и разделяя ее, для целей рассматриваемого предмета делаем вывод, что отмеченная существенная особенность права оперативного управления не позволяет уместить его в рамки общей классификации вещных прав. Но условность и подвижность классификаций в правовой науке вполне нормальное явление. Главное, что, несмотря на некоторую отстраненность права оперативного управления от остальных вещных прав, оно в его цельном виде не ведет к подрыву коренных научных основ, на которых зиждется система вещных прав. Обоснованность выделения права хозяйственного ведения в качестве самостоятельного вещного права. Гражданские кодексы стран СНГ в числе прав лиц, не являющихся собственниками, называют право хозяйственного ведения и право оперативного управления (ст.195 ГК РК, ст. 216 ГК РФ). Регламентации этих прав в кодексах посвящены специальные главы (гл. 9 и 10 ГК РК, гл.19 ГК РФ). «Право хозяйственного ведения является вещным правом государственного предприятия, получившего имущество от государства как собственника и осуществляющего в пределах, установленных настоящим кодексом и иными законодательными актами, права владения, пользования и распоряжения этим имуществом» (ст.196 ГК РК). «Право оперативного управления является вещным правом учреждения, государственного учреждения, финансируемого за счет средств собственника, и казенного предприятия, получивших имущество от собственника и осуществляющих в пределах, установленных законодательными актами, в соответствии с целями своей деятельности, заданиями собственника и назначением имущества, права владения, пользования и распоряжения этим имуществом» (ст. 202 ГК РК). В ГК России по сравнению с казахстанским законодательством есть незначительные отличия в определении права хозяйственного ведения: российский ГК содержит указание на такой субъект этого права, как муниципальное унитарное предприятие, а также устанавливает, что пределы правомочий должны определяться Кодексом (ст.294). Право оперативного управления в российском ГК (ст.296) очерчено сходным с ГК Казахстана образом. Нахождение права хозяйственного ведения в составе вещных прав вызывает серьезные сомнения. Предложение об его исключении из числа вещных прав уже высказывалось отдельными учеными[132]. Однако это предложение базируется, главным образом, на критических аргументах по поводу объема правомочий, которыми наделены предприятия на праве хозяйственного ведения. Когда в 1990 г. государственные предприятия были наделены правом полного хозяйственного ведения, это позволило им вплотную приблизиться к статусу собственника, и, соответственно, дало руководителям таких предприятий возможность на законных основаниях распоряжаться имуществом предприятия к своей выгоде: передавать государственное имущество в пользование и сдавать в аренду родственникам, вносить недвижимое имущество в уставные капиталы юридических лиц, преследуя при этом корыстные цели, и т.п. Негативные моменты подобного рода заставили законодателя исключить слово «полное» из наименования права и сузить правомочия обладателя этого права, в частности, путем запрета распоряжаться недвижимым имуществом без письменного согласия собственника или уполномоченного им государственного органа (ст.200 ГК). Л.В.Щенникова на российском материале показывает, что, тем не менее, введение права хозяйственного ведения взамен права полного хозяйственного ведения не привело к коренному перелому в сфере бесхозяйственного обращения с государственным имуществом[133]. Казахстанская практика позволяет сделать аналогичные выводы. Сказанное наталкивает на мысль, что, может быть, вся проблема состоит в нахождении оптимальных объемов правомочий госпредприятий в рамках самостоятельного вещного права хозяйственного ведения, а не в отказе от этого права? В действительности, необходимость отказа от категории права хозяйственного ведения обусловливается, по нашему мнению, отсутствием основы для объединения прав государственных предприятий в особую научную категорию, отличную от права оперативного управления. Нельзя не считаться с различными возможностями, которыми обладают госпредприятия и другие юридические лица - несобственники, и законодатель попытался обозначить это отличие специальными терминами. Однако вопрос должен быть поставлен так: означает ли наделение государственных предприятий специальным объемом прав по сравнению с иными государственными юридическими лицами - несобственниками появление нового вещного права, либо эти права остаются в рамках права оперативного управления? О.С.Иоффе указывает на различие названных понятий. «Действующее законодательство различает хозяйственное ведение имуществом у государственных предприятий и оперативное управление у учреждений и казенных предприятий. Нетрудно заметить разницу между первым и вторым понятиями. Одно дело хозяйственное ведение имуществом и другое - лишь оперативное управление им. В первом случае госпредприятие вправе делать с имуществом все, кроме того, что ему законом прямо запрещено. Во втором - нет полноты управления имуществом, а есть лишь его использование по прямому назначению в соответствии с целями образованного юридического лица. Поначалу эта законодательная дифференциация не слишком замечалась. Она казалась не более чем игрой в слова. Но в дальнейшем, когда дело дошло до споров об имущественных правомочиях хозрасчетных и госбюджетных госорганов, разница между этими понятиями стала практически осязаемой, и пренебречь ею мог лишь тот, для кого право - не более чем такая условность, принимать которую можно и так и этак»[134]. Как нам кажется, О.С.Иоффе в процитированном высказывании не ставил целью дать научную оценку выделения двух самостоятельных разновидностей вещных прав государственных юридических лиц. Он иллюстрирует мысль, что пренебрежение правовыми понятиями приводит к отрицательным практическим последствиям. Мы думаем, что это проблема применения права, а не обоснованности содержания правовых норм и образования самостоятельных правовых институтов. Цивилистическая доктрина, основанная на соответствующих легальных дефинициях, видит разницу между правом оперативного управления и правом хозяйственного ведения в таких моментах: 1. объем правомочий у обладателя права хозяйственного ведения более широкий, чем у обладателя права оперативного управления; 2. пределы осуществления права хозяйственного ведения устанавливаются законодательными актами, в то время как пределы права оперативного управления - дополнительно заданиями собственника, назначением имущества, целями деятельности юридического лица. 3. субъектами права хозяйственного ведения могут быть только государственные предприятия; 4. предприятия на праве хозяйственного ведения отвечают по долгам всем своим имуществом. Собственник имущества не отвечает по их долгам, а предприятия не отвечают по долгам собственника. При праве оперативного управления ответственность обладателя этого права ограничена (либо только деньгами, либо деньгами и субсидиарной ответственностью собственника - ст.44 ГК, ст. 44 Указа «О государственном предприятии»); 5. собственник-учредитель вправе изъять у субъекта права оперативного управления закрепленное за ним имущество либо перераспределить это имущество между другими созданными собственником юридическими лицами по своему усмотрению. По отношению к субъекту права хозяйственного ведения собственник такими правомочиями не обладает. Перечисленные отличия состоят по преимуществу в объеме правомочий субъектов. Именно объем правомочий (максимальная приближенность к правовому положению собственника), как мы говорили выше, позволяет отграничивать вещные от обязательственных правоотношений, и поэтому может показаться, что этот же показатель способен служить основанием для разграничения двух видов вещных прав. Мы полагаем, что это не так. Понятие хозяйственного ведения появилось в силу преувеличения различий между правами на имущество учреждений и хозяйствующих субъектов до степени, предполагающей образование нового понятия. Подлинные истоки возникновения и природы вещного права государственных юридических лиц кроются в особом характере отношений государства с его имущественными комплексами, созданными в форме государственного юридического лица. Отношения между государством-собственником и созданными им юридическими лицами, реализующими собственнические правомочия, представляют собой взаимодействие системы с обслуживающей ее подсистемой. Государство как собственник и как публичная власть задает параметры деятельности этой подсистемы: ее структуру, объем правомочий звеньев и т.д. Цементируется же подсистема единым имущественным правовым статусом всех внутренних звеньев. Государственные юридические лица вплетаются в ткань государственного устройства как нечто цельное, подобно категориям «власть», «суд», «народ» и т.п. Все названные категории можно разложить на элементы, но рядом с ними нельзя поставить другой вид понятий, которые бы вписались с данными категориями в общее родовое понятие - это означало бы разрушение фундаментальных системообразующих факторов либо их перевод в иную систему. Самое важное в подсистеме государственных юридических лиц - вещное право на закрепленное за ними имущество. Я полагаю, что закрепление за государственными юридическими лицами двух видов вещных прав, по меньшей мере, ослабляет правовую конструкцию имущественного статуса государственных юридических лиц, но, скорее, разрушает определенное системное образование. В советский период у государства возникла необходимость в предельном огосударствлении экономики. Именно тогда перед наукой резко актуализировалась задача ответить на вопрос, какое право цементирует имущественный статус государственных юридических лиц. При незначительной доле участия государственных структур в имущественном обороте внимание к этому вопросу носит второстепенный характер. Советская цивилистическая доктрина разработала широко известную и применяемую на постсоветском пространстве теорию права оперативного управления. Впоследствии на другом историческом этапе у государства появилась потребность максимально приспособить государственные юридические лица к условиям рынка. С этой целью государство расширило их права на имущество. Такое расширение не следует рассматривать как наделение новым видом права. Во взаимоотношениях государства и государственных юридических лиц применительно к имуществу существует единственная определяющая связка: «собственник и несобственники». Несобственники, за чьим правом на полученное от государства имущество закрепилось название «право оперативного управления», могут быть наделены государством большим или меньшим объемом прав, отдельные государственные юридические лица могут заметно отличаться по содержанию своей правоспособности от других, но все это происходит в границах их единого, юридически недробимого несобственнического статуса, т.е. в пределах права оперативного управления. Ограниченное вещное право всегда производно от права собственности, обладатель ограниченного вещного права находится с собственником в относительных правоотношениях. Не может существовать вещного права, производного от другого ограниченного вещного права. Поэтому, если мы приходим к выводу о наличии одного вещного права - оперативного управления у государственных юридических лиц, то мы не можем образовать какое бы то ни было производное от него вещное право, будь то право хозяйственного ведения для государственных предприятий или что-нибудь еще для иной группы государственных юридических лиц. Таким образом, собственник, учреждая юридическое лицо, может закрепить за последним только одно вещное право. Другим субъектам права он может передать имущество на различных вещных правах - землепользования, сервитута, недропользования и т.д. Но почему собственник не может предоставить создаваемому им юридическому лицу, скажем, сервитут или право землепользования? Потому, что подобные права поглощаются общей концепцией: отделяю от себя часть своего имущества без дифференциации предоставленного, даю и ограничиваю себя в том объеме, который считаю нужным, в то время как другим, независимым от меня лицам (в том числе уже созданным мною юридическим лицам), даю нечто конкретное: землю, недра, домостроение - первое на праве сервитута, второе - недропользования, третье - на праве постоянного пользования жильем, а что-то четвертое, пятое и т.д. - на обязательственном праве. Когда собственник создает за счет своего имущества юридическое лицо, то он персонифицирует какую-то часть своего имущества в созданном субъекте. И с этим персонифицированным имуществом не может произойти ничего похожего на историю Джекила и Хайда, олицетворяющих в ночное и дневное время разные человеческие сущности. Имущество, которым государство наделяет своих юридических лиц, принадлежит им на единственном праве, не меняющимся ни в зависимости от вида юридического лица, ни от вида принадлежащего им имущества. Итак, мы приходим к выводу, что право хозяйственного ведения не имеет под собой научного основания ни для его выделения в качестве самостоятельного вещного права, ни в качестве производного от права оперативного управления. Его следует исключить из научного и законодательного оборота. Все государственные предприятия обладают правом оперативного управления на закрепленное за ними имущество. В рамках права оперативного управления классифицировать права можно как угодно. Важно лишь при этом не забывать, что как бы ни были названы эти права, они будут являться подвидовыми подразделениями вещных прав, а не их самостоятельным видом, находящимся в одном ряду с правом оперативного управления. Однако, в силу того, что наука пока не выработала приемлемых терминов для названия комплексов прав внутри права оперативного управления, выражающих их подвидовые особенности, мы прибегаем, применительно к госпредприятиям, к обозначению разницы в объеме правомочий через отличия в наименовании субъектов: хозрасчетные и казенные предприятия, что, по существу, отражает разновеликий объем их правоспособности (основанный на принципе «разрешено все, что прямо не запрещено» - для хозрасчетных предприятий и на принципе «дозволено то, что прямо разрешено» - для казенных предприятий). В дальнейшем должны быть найдены подходящие термины для обозначения прав на имущество госучреждений и частных учреждений, в том числе и для имущества, переданного им не собственником, а полученному по другим основаниям (наследование, дарение и т.д.), режим которого в право оперативного управления не вписывается. Отражение понятия права оперативного управления в законодательстве. Сейчас укрепляется тенденция давать в крупных нормативных правовых актах определения понятий, используемых в нем. Обыкновенно это не научные понятия, а описательные, позволяющие упростить правопонимание. Но имеется и ряд легальных понятий, совпадающих с доктринальными: сделка, исковая давность, изобретение и т.п.. В силу каких бы причин не появлялись в законодательстве те или иные определения, они должны иметь доктринальную основу. Поскольку мы пришли к выводу, что право хозяйственного ведения должно быть исключено из научного оборота и из законодательства, то далее мы будем вести речь об отражении в законодательстве только понятия права оперативного управления. В законодательстве следовало бы дать такое определение права оперативного управления: лица, наделенные имуществом собственником, владеют, пользуются и распоряжаются этим имуществом в пределах, установленных законодательством и определенных собственником (оперативное управление). И, вероятно, следует назвать, кто обладает имуществом на праве оперативного управления: хозрасчетные предприятия, учреждения, казенные предприятия. И этого было бы достаточно, дальше можно называть в тексте актов только вид юридических лиц, без конца не напоминая, что они имеют право оперативного управления. Главная задача этого определения вовсе не в том, чтобы очертить объем прав, а показать, что это не право собственности, и в чем заключается роль собственника. И здесь можно было бы в законодательном плане поставить точку. Но влияние носителей концепции теории права оперативного управления проявилось на стадии подготовки Основ гражданского законодательства 1961 г. и Гражданских кодексов 1963-64 гг. Оттуда в дальнейшем оно широко проникло в подзаконные акты. Четыре десятилетия использования этого понятия показывают, как нам кажется, его важность как гражданско-правовой научной категории, с одной стороны, и чрезмерную перегруженность им текстов нормативно-правовых актов - с другой. В отдельных случаях, несмотря на кажущуюся важность упоминания о праве, которым наделен его владелец, ГК вполне успешно обходится без такого упоминания. Так, в статьях, посвященных ответственности юридических лиц, где, казалось бы, не обойтись без отражения особенностей ответственности обладателей права оперативного управления и хозяйственного ведения, ГК без каких бы то ни было ухудшений законодательной техники урегулировал вопросы ответственности без упоминания названных прав, ограничившись указанием на то, как отвечают различные виды юридических лиц - учреждение, государственное учреждение, казенное предприятие (ст.ст. 44, 207 ГК РК, ст. 56 ГК РФ). В ГК РК право оперативного управления упоминается в статьях 33, 36, 40, 41, 102, 104, 118, 192, 195, 202, 203, 204, 205, 208, 265, 327, 315, 355, 406, 412, 501, 510, 559, 715, 885, 931; о праве хозяйственного ведения, кроме названных статей, дополнительно говорится в статьях 10, 103, 196-201 ГК. Во многих статьях ГК можно было бы обойтись без упоминания права оперативного управления. Например, в ст.ст. 102-104 ГК достаточно лишь назвать вид предприятия (хозрасчетное, казенное), не называя право оперативного управления, о котором речь в концептуальном смысле идет в разделе 2 ГК о праве собственности и иных вещных правах. В большинстве случаев отказ от законодательного использования данного понятия делает текст нормы яснее для правоприменения. Так, был бы понятнее для более широкого круга руководителей юридических лиц текст п.1 ст. 510 ГК, когда в нем было бы просто сказано, что учреждение, хозрасчетное предприятие и казенное предприятие вправе подарить принадлежащие им вещи с согласия собственника, если законодательными актами не предусмотрено иное, чем нынешняя редакция: «юридическое лицо, которому вещь принадлежит на праве хозяйственного ведения или оперативного управления, вправе подарить ее с согласия собственника, если законодательными актами не предусмотрено иное». Нормативно-правовым актом специального значения применительно к праву хозяйственного ведения является Указ Президента РК, имеющий силу закона, от 19 июня 1995 г. «О государственном предприятии». В этом акте многократно используются термины «право хозяйственного ведения» и «право оперативного управления». И во всех случаях, по нашему мнению, можно было бы исключить указание на право хозяйственного ведения и безболезненно отказаться от использования понятия «право оперативного управления». Начнем со ст. 1 Указа, в которой к государственным предприятиям отнесены предприятия: 1) основанные на праве хозяйственного ведения; 2) основанные на праве оперативного управления (казенное предприятия). Думается, что в данной статье можно было бы подразделить государственные предприятия на казенные и хозрасчетные. В ст.7 Указа предусматривается, что фирменное наименование предприятия на праве оперативного управления должно содержать указание на то, что оно является казенным. Вполне возможно изменить эту фразу на фразу, что фирменное наименование казенного предприятия должно содержать указание на то, что это государственное предприятие является казенным. В ст.8 Указа слова «в части предприятий на праве хозяйственного ведения» можно заменить на слова «в отношении хозрасчетных предприятий». Пункт 4 ст.10 Указа предусматривает, что государственные предприятия не вправе продавать и заключать сделки дарения в отношении имущества, закрепленного на праве хозяйственного ведения или оперативного управления, относящегося к основным средствам, а также принадлежащих им акций. Пункт 5 ст. 10 Указа гласит, что в решении об изъятии имущества, находящегося на праве хозяйственного ведения или оперативного управления, уполномоченный орган вправе установить государственному предприятию сроки содержания и обеспечения сохранности изъятого имущества до его передачи иному лицу с последующим списанием с баланса. И в пункте 4, и в пункте 5 достаточно после слова «имущества» добавить слова «государственного предприятия», убрав упоминание о правах хозяйственного ведения и оперативного управления. Ясность нормы от этого только выиграет. Ст.11 Указа устанавливает, что при передаче в порядке, установленном законодательством, государственного предприятия из республиканской в коммунальную собственность или наоборот, либо из подчинения одного органа государственного управления другому такое предприятие сохраняет право хозяйственного ведения (право оперативного управления) на принадлежащее ему имущество. В этой статье вполне можно обойтись простым указанием на сохранение за государственным предприятием принадлежавших ему прав на имущество. Глава 2 Указа (ст.ст.18-30) посвящена правовому статусу предприятия на праве хозяйственного ведения. В данной главе слова «предприятие на праве хозяйственного ведения» легко меняются на «хозрасчетные предприятия». Статьи 19 и 20 Указа о содержании права хозяйственного ведения и его объектах могут быть сведены к норме, в которой говорится, что хозрасчетное предприятие имеет права владения, пользования и распоряжения имуществом в пределах, установленных законодательными актами, а объектом этих прав любое имущество за изъятиями, установленными законодательством. Можно далее не продолжать иллюстрации, ибо они достаточно схожи и приводят к одному выводу: специальный нормативный акт о государственном предприятии не нуждается в упоминании понятий «право оперативного управления» и «право хозяйственного ведения».
Разумеется, отказ от употребления термина в законодательстве не означает его научной дискредитации. Исключение из понятийного аппарата гражданского права понятия «право хозяйственного ведения» обусловливается не этим обстоятельством, а теми, о которых было сказано выше. Что же касается сведения к минимуму законодательного использования понятия «право оперативного управления», то оно не влияет на научное значение данной категории.
В.ЧИГИР
В римском частном праве виндикационный иск носил наименование rei vindicatio (от vim dicere - объявлять о применении силы). Его суть сводилась к кратной формуле ubi rem meam invenio, ibi vindico (где нахожу свою вещь, там и виндицирую ее)[135]. Это процессуальное наименование иска постепенно дополнялось материальным содержанием: понятие виндикационного иска стало рассматриваться как требование невладеющего собственника к владеющему несобственнику о возврате ему имущества, оказавшегося в чужом незаконном владении. Римское частное право исходило из того, что для перехода права собственности необходима передача вещи - tradicio. Однако tradicio могла перенести право собственности только при условии, что тот, кто передал имущество, был истинным собственником. Поэтому, если вещь продал и передал тот, кому она была передана на хранение, во временное пользование и т.п., то передача ее даже добросовестному приобретателю не могла перенести на него права собственности. Истинный собственник имел право отобрать ее у добросовестного приобретателя, предъявив виндикационный иск. Римское частное право исходило при этом из того, что nemo plus juris ad alienum transferre potest, quam ipse habet - никто не может передать другому большее право, чем то, которое имеет сам.
Доступ к документам и консультации
от ведущих специалистов |