«Девушки с обложки стали Лолитами». Роман Владимира Набокова в искусстве и дизайне

16.08.2013

«Девушки с обложки стали Лолитами». Роман Владимира Набокова в искусстве и дизайне

«Лента.ру» внимательно рассмотрела обложки «Лолиты», а также поговорила с одним из составителей альбома, набоковедом Юрием Левингом.

«Лента.ру»: Как родилась идея сделать альбом искусства, посвященный «Лолите»? Набоковский роман оказался представлен в художественной культуре гуще других книг? Или ярче?

Юрий Левинг: Когда-то еще в начале 1990-х я начал покупать все попадавшиеся мне русские издания «Лолиты»: некоторые обложки были настолько гротескными, что это занятие мне показалось забавным. Постепенно скопилось около трех десятков — целая книжная полка, изредка бросая взгляд на которую, я начинал ловить себя на мысли, что наблюдаю некую динамику — знаете, как сам Набоков иронизировал в романе «Дар»: сейчас «вступает тема кондитерских...» А потом я познакомился с калифорнийским архитектором и поклонником русского балета Джоном Бертрамом, который в итоге стал соредактором этого альбома: Джону пришла в голову мысль пригласить художников книги и дизайнеров, чтобы придумать обложку для несуществующего издания «Лолиты», и он даже провел конкурс в интернете на лучший дизайн с денежными призами. В результате мы получили около двух сотен проектов, из которых отобрали примерно треть. И тут уже «вступает тема искусства».

Набоков, безусловно, сам был очень строг к визуальному. Что он говорил по этому поводу? Что для него было главным в изображении — в картине, фильме?

Набоков все-таки был учеником гениального Добужинского, хотя и не самым прилежным. Абстрактного искусства не переваривал. Сальвадора Дали однажды назвал близнецом Нормана Роквелла, в детстве выкраденного цыганами. В зрелом возрасте обожал комиксы. В кино он также предпочитал скорее низкие комедийные жанры, а об экранизации «Лолиты» Стенли Кубриком в приватных беседах отзывался нелестно. Моя любимая цитата из Набокова про это кино — его реплика в письме к американскому корреспонденту, что оно «снято глазами пассажира, лежащего в карете скорой помощи». Впрочем, важно учесть, что, несмотря на свою вкусовую строгость, в публичных высказываниях Набоков был гораздо дипломатичнее, умел, как сегодня модно говорить, себя «позиционировать». И тут, как мне кажется, маркетирование «Лолиты» путем рисования девочек в вызывающих позах он воспринимал как неизбежное зло, которое, тем не менее, помогает успешным продажам. А в экономике литературы, как можно убедиться, читая горы его неопубликованной еще переписки с различными издателями и редакторами, Набокову не было равных в русской литературе послевоенного периода.

Какое отношение было у самого Набокова к попыткам «визуализировать» его текст? Несомненно, он ревностно относился к обложкам своих книг — что он говорил? Он не считал случаем, что обложка часто упрощает и уплощает «Лолиту», сводит ее к одной-единственной теме — сексу?

Набоков был категорически против изображения юных барышень на обложках «Лолиты». Он просил у издателя «чистых цветов, тающих облаков с пробивающимися сквозь них яркими солнечными лучами над убегающей вдаль дорогой, с отражением света в дождем наполненных колеях»... На самом деле Набоков понимал, что место этому романтизированному ностальгическому пейзажу только в его переписке или в будущей биографии. Впоследствии к многочисленным нимфеткам на обложках «Лолиты» он относился с известной долей снисхождения. Его позабавило французское галлимаровское издание в мягком переплете — с лицевой стороны на нас глядит девочка фермерского вида с русыми косичками по сторонам; на задней обложке мы уже видим ее затылок, аккуратный пробор, те же две косички. Текст романа, таким образом, как бы укладывается в голову главного персонажа.

Что иллюстраторы делали, чтобы подчеркнуть, что речь идет именно о детской сексуальности, а не сексуальности вообще?

Только на американском континенте «Лолита» продается в среднем по 50 тысяч экземпляров ежегодно — и роман будет привлекать читателя вне зависимости от того, под какой картинкой его выпускают. Поэтому намеки на детскую сексуальность с раздавленными леденцами или губной помадкой — скорее дань условности. Продуктивнее, по-моему, было бы поощрять иллюстрирование сюжетов внутри текста, но нынешний книжный формат этому не способствует. Замечательный пример — забытые иллюстрации к произведениям Набокова в журнале «Плейбой». В 1960-е годы редакция этого мужского издания заказала молодым тогда художникам Роберту Паркеру и Роланду Гинзелу иллюстрации к печатавшимся у них переводам романов «Отчаяние» и «Соглядатай», а также к отрывкам из «Ады». Сохранились критические отзывы Набокова на сей счет, в частности, в одной из телеграмм он отчитал художника за нереалистичное изображение бюста Ады, присоветовав тому взять уроки анатомии. А изображение страстно целующихся в ночи любовников он обозвал «двумя отвратительными лягушками». Мне довелось порасспрашивать на этот счет самих художников, оба еще были живы пару лет назад, и они вспоминали эпизоды сотрудничества с журналом по иллюстрированию Набокова с юмором и теплотой.

Какие цвета чаще всего выбирают для оформления «Лолиты»? И какой цвет счел бы наиболее подходящим Набоков?

Вы знаете, если уж говорить о цветовой гамме, то вот история из издательской кухни. Наша книга сейчас вышла в ярко-зеленой обложке, отсылающей к более темному прототипу первого парижского издания Олимпии-пресс 1955 года. Первоначально дизайнеры предложили великолепный монохромный черно-белый вариант, который вступал в жесткий контраст с цветовым взрывом на внутренних страницах альбома. Но в считанные дни перед сдачей набора в типографию наш издатель настойчиво попросил «влить» цвет. Типичный и вполне понятный маркетинговый ход профессионалов бизнеса, понимающих, что сегодня книги покупаются с экрана компьютера или через мобильные приложения, поэтому обложка с ноготок должна максимально привлечь внимание потенциального читателя за те доли секунды, что она мелькнет перед его глазами.

Другой случай с изменением обложки «Лолиты» — и тоже, кстати, в последний момент — произошел с работой известного дизайнера книг Джона Галла (интервью с ним помещено в начале нашего альбома), сделанной по заказу респектабельного издательства Рандом Хаус. Правда, там имело место цензурирование: поначалу Галл взял очень крупный план женских губ и поместил их на обложку «Лолиты» в вертикальной позиции, придав изображению, одновременно намекавшему на рот и гениталии, сильную двусмысленность. Реакции на этот смелый ход оказались полярные: так, один из редакторов пришел в ярость, а другой попросил подарить ему копию и вставил ее в рамку. В итоге книга была издана с этими самыми губами, но в горизонтальной репродукции.

На обложках иногда появляется Гумберт. Каким он предстает?

Довольно часто это вполне себе невинной внешности господин. Попытка сломать обманчивый и, в общем, весьма опасный для общества стереотип предпринята в одной из публикуемых нами обложек. Ее автор, нью-йоркский иллюстратор Сэм Уэбер, написал портрет маслом в реалистичной манере: мы видим лицо мужчины лет сорока, крупным планом. На первый взгляд все прилично: воротничок, чистая белая рубашка, фон за спиной в спокойных пастельных цветах. Единственное «но» на этой картинке — это закрытые глаза героя. Чем дольше вы вглядываетесь в выражение его лица, тем сильнее оно вас беспокоит (по крайней мере я чувствую острый дискомфорт от ресниц, полусомкнутых то ли от сладкой истомы, то ли в предчувствии смерти).

Набоков — мастер стиля, каламбура, языковой игры. Пытались ли художники как-то передать эту особенность «Лолиты»? Видно, что многие оформители экспериментировали со знаменитой первой фразой романа, препарирующей фонетику имени героини.

Существует прекрасное издание «Вита Нова» с замечательными комментариями Александра Долинина — в продаже оно, увы, ужасно дорогое, как и все книги этого петербургского издательства, и потому малодоступно для массового российского читателя. Так вот, в него включена интересная графика Кима Ли, которая совмещает в себе рисунки тушью с вкраплениями текста, как бы записанного то ли рукой Набокова, то ли самого Гумберта (ведь повествование в романе, как мы помним, от первого лица). Что касается оформления виртуальных обложек в нашей галерее, то игра с первой фразой романа и есть в какой-то мере ответ на многолетнюю сексплуатацию «бедной девочки» Набокова (так называл главную героиню своего романа сам автор).

Какое ваше впечатление от советских и российских обложек? Какой на них предстает Лолита?

В подавляющем большинстве это вторичные оформительские образцы, то есть использующие уже существующие изображения: классические произведения живописи, аппетитных на чей-то взгляд нимфеток, фрагменты рекламных плакатов. Отдельная категория российских обложек представляет собой незатейливую нарезку из кадров голливудских фильмов. Скажем, в конце прошлого столетия, на волне популярности второй экранизации набоковского романа режиссером Эдрианом Лайном, вышло в свет по крайне мере шесть русских изданий с лицами актеров Джереми Айронса и Доминик Суэйн, исполнявших в фильме главные роли. Кстати, в американском прокате фильм Лайна провалился по причине того, что незадолго до релиза Конгресс США принял закон о предотвращении детской порнографии, и дистрибьютеры испугались. А в ельцинской России прокатчикам тогда еще было море по колено.

В целом же представление российских издателей о Лолите совпадает с удачной фразой Сергея Довлатова, однажды назвавшего героиню Набокова «типично русской барышней». Ее изображали и девушкой в матроске, и с лицом девочки-подростка с портрета Кузьмы Петрова-Водкина, и даже на фоне русских березок. Случались и откровенные курьезы: издание «Лолиты» 1997 года (в серии «Русская любовная проза ХХ века»!) использует очаровательный профиль девушки — фрагмент с постера середины прошлого века, рекламирующего мужские воротники. На обложке, разумеется, видна только вырванная из контекста женская головка; но чего, по-видимому, не понял автор фотомонтажа к роману о трагедии педофила, — это то, что в полной версии плаката его создатель, Джозеф Лейндекер, композиционно фокусирует зрительское внимание на мужчине, стоящем за девушкой. Художник был геем.

Какие обложки ваши любимые? Какая кажется вам наиболее остроумной, какая — наиболее точной, какая — самой отвязной? А какая демонстрирует полное непонимание?

Из концептуальных конкурсных обложек мне симпатична изображающая пустую смятую простыню с рембрандтовскими складками, где само отсутствие партнеров создает сильное поле напряжения (работа Джен Ванг). Моя бывшая канадская студентка, Хилари Драммонд, теперь живущая в Голландии, прислала тонкую по фактуре обложку, заменив буквы названия романа и имя автора на цветные квадраты, чьи оттенки соответствуют набоковской синестетической палитре, описанной им в мемуарах (Набоков «видел» каждую букву алфавита в разных цветах: «л» — желтой, «о» — белой и так далее). Получился некий ребус, шифр к которому находится в тексте самого автора.

Из неадекватных обложек нельзя пройти мимо издевательски отрезанной по колени и с логотипом издательства «Эксмо-Классика», помещенным в районе паха, девочки с полотна Густава Климта в издании «Лолиты» 2000 года. В равной степени невозможно себе представить, чтобы на задней обложке уважающего себя западного издательства появилось фронтальное фото обнаженной девочки-подростка, как это позволило сделать московское издательство «ТФ-Прогресс» в канун столетия со дня рождения Набокова. Факт, что это не стилизация и не рисунок, а современная фотография вполне конкретной несовершеннолетней голой девочки, переводит восприятие романа в совершенно другой регистр

Можно ли сказать так? Какие-то обложки — например, самые первые — ставят своей целью представить роман читателю; другие бегут за его скандальной славой, пытаясь соответствовать стереотипам о «Лолите» и привлечь как можно больше внимания; и, наконец, третьи уже стремятся обыграть, проинтерпретировать, показать собственное остроумие?

Безусловно, любая хорошая обложка — это попытка сотворчества, поэтому она обязана быть яркой и оригинальной интерпретацией. Но чем сложнее роман — будь то произведение Джеймса Джойса или Франца Кафки, тем труднее художнику в предельно концентрированной форме одновременно и выразить главную идею произведения, и произвести художественный жест, и при этом еще угодить издателю и покупателю в условиях жесткой конкуренции постоянно сужающегося книжного рынка. «Лолита» Набокова и есть именно такое сложное произведение — прежде всего потому что эта книга заставляет читателя определиться по отношению к своим героям, преодолеть эстетическую притягательность текста и разобраться в этическом лабиринте (кому мы сочувствуем — Лолите или Гумберту? кто кого соблазнил первым? что делать с пошлым, липким миром пуританской Америки 1950-х? и тому подобое). Моральное колебание при этом отвечает норме нашего восприятия: оно заложено непосредственно в текст подобно мине замедленного действия. Таким образом, любая попытка визуализации — игра с выдергиванием чеки. Может взорваться, а может и пронести.

Как — если судить по обложкам — современная культура адаптировала «Лолиту» и Лолиту? Во вступлении к книге вы в этой связи упоминаете Лану Дель Рей. Чем современный образ «Лолиты» отличается от набоковского?

До Ланы Дель Рей была Бритни Спирс, до Бритни Спирс была Брук Шилдс, до Лолиты была Лилит — и так без конца. Дело не в конкретном имидже, а в том, что Набоков сумел сконструировать некий архетип, который парадоксальным образом пришелся впору современной медийной культуре с ее фабрикой юных звезд. О культе девочки-соблазнительницы и об изнанке популярного мифа довольно много в последнее время писали — особенно толково, например, по-английски в книгах «Эффект Лолиты» М. Джиджи Дюрхам и «В погоне за Лолитой» Грехама Викерса.

Самое очевидное, что приходит в голову, — Лолита сейчас куда старше. Как так вышло? Это связано с табу на педофилию, которое осталось непреодоленным в процессе адаптации «Лолиты» культурой? Или, напротив, это сублимация и свидетельство того, что девушки хотят выглядеть моложе, примерить на себя образ нимфетки?

Мне нравится ваше последнее объяснение причинами психологического характера. Социальные аспекты также играют немаловажную роль, хотя пока «духовные скрепы» современного общества пребывают в состоянии, мягко говоря, расшатанном, никакие культурные табу неспособны сдержать открытой дискуссии на темы, которые еще сто лет назад оставались на обочине публичного дискурса. Не вдаваясь сейчас в оценку самого явления, приходится констатировать, что Владимир Набоков приложил к началу этого непростого разговора свои карандаши и каталожные карточки.

Действительно ли Лолита стала девушкой с обложки — в том смысле, который подразумевают, когда говорят о гламурных журналах? Стала ли она глянцевой героиней? Или же интерпретаторы пытаются работать тоньше — не на sex appeal, а на противоречивости нимфетки?

Я бы сказал, что «Лолита» — тот мотор, который позволяет мертвому писателю сохранять в тонусе остальные детали довольно отлаженного механизма под названием «набоковедение». Книги о Набокове — монографического, я подчеркну, объема — выходят в среднем по одной в месяц (русских среди них, правда, крайне мало, но почему — это тема для отдельного разговора). Конференции, посвященные творчеству Набокова, в последние три года состоялись в Японии, Новой Зеландии, России, Франции, не говоря об активности набоковских сообществ в разных странах и издании специализированных журналов. Значит ли это, что перед нами что-то из ряда вон выходящее? Недавно побывав на хемингуэевской конференции в Лозанне, я убедился, что есть и более внушительные по части размера и хитросплетений интеллектуальные сообщества, выстроенные вокруг одного автора. Но старик Хем не создал своей Лолиты, а набоковская героиня не просто стала девушкой с обложки, а заставила девушек с обложек стать Лолитами. Времена меняются, а нравы остаются теми же, так что «феномен Лолиты» в каком-то роде обречен на вечную молодость.

В Петербурге, на родине Набокова, принят закон о запрете пропаганды педофилии. Есть ли эта «пропаганда» в каких-то обложках? Вообще, каковы перспективы у «Лолиты» сегодня в Питере в связи с этой инициативой депутата Милонова, как по-вашему?

Если говорить о перспективах, то они туманные. Во-первых, современным исследователям достаточно трудно угнаться за законодательными инициативами российских депутатов — последние гораздо более продуктивны по части порождения смыслов и бессмыслицы, чем авторы академических штудий. Кроме того, необходим некий временной зазор по отношению к исследуемому предмету: поживем, оглянемся назад — подумаем. Во-вторых, я не считаю, что было бы так уж плохо ввести мораторий на издание «Лолиты» в России — да и в мире вообще. Когда одной, пусть даже гениальной книги, становится слишком много, начинает наблюдаться определенная девальвация интеллектуального продукта. А вот выждав пятилетнюю паузу, я бы издал «Лолиту» в черной обложке и с толстым приложением комментариев.

Интервью подготовил Кирилл Головастиков