Последовательное проведение принципа римского частного права не согласуется с принципами гражданского оборота. Приобретая имущество в собственность, покупатель и любой другой добросовестный приобретатель имущества, оказался бы в положении полной неуверенности, поскольку в любое время к нему можно предъявить иск об отобрании имущества, если окажется, что отчуждатель не имел права его отчуждать. В гражданском обороте уже в средние века в отношении движимого имущества защита права собственности посредством неограниченной виндикации стала ограничиваться в правых системах старогерманского права принципом: «Hand muss Hand wahren»: только вещи, вышедшие из рук владельца против его воли (похищенные, потерянные) могут быть истребованы от всякого третьего лица. Если же вещи собственником добровольно вверены третьим лицам, и были отчуждены незаконно третьими лицами, собственник может лишь предъявить к ним иск об убытках, но не может виндицировать их у добросовестного приобретателя[136]. Французский гражданский кодекс исходит из того, что иск собственника к добросовестному владельцу не подлежит удовлетворению, если только вещь не была утеряна или похищена (ст.2279). Германское гражданское уложение также установило, что добросовестный приобретатель становиться собственником отчужденной вещи, за исключением случаев, когда вещь похищена у собственника или утрачена им (§ 932). Дореволюционное русское гражданское право не содержало четких решений вопроса о возможности виндикации вещи из чужого незаконного владения. Одни юристы допускали неограниченную виндикацию, другие приходили к противоположному выводу[137]. Гражданский кодекс РСФСР 1922 г. и Гражданский кодекс БССР 1923 г. одинаково решали вопрос о виндикации имущества из чужого незаконного владения: «Собственник вправе отыскивать свое имущество из чужого незаконного владения…» (ч.1 ст.59 ГК РСФСР и ч.1 ст.59 ГК БССР). «От лица, которое добросовестно приобрело имущество не непосредственно у собственника, последний вправе потребовать имущество (ст.59) лишь в том случае, когда он им (собственником) утеряно или похищено у него» (ст.60 ГК РСФСР, ст.60 ГК БССР). Из изложенного правила ст.60 ГК устанавливала два исключения. Во-первых, государственные учреждения и предприятия могли истребовать от всякого приобретателя принадлежащее им имущество, незаконно отчужденное каким бы то ни было способом. Во-вторых, ценные бумаги на предъявителя, а также банковские билеты ни при каких условиях не могли быть истребованы у добросовестного приобретателя, даже если они принадлежали государственным учреждениям или предприятиям. Это правило применялось и в том случае, когда эти объекты были утеряны собственником или похищены у него. Гражданские кодексы РСФСР и БССР определяли и судьбу имущества в тех случаях, когда оно не могло быть истребовано у добросовестного приобретателя. Статья 183 ГК РСФСР и ст. 185 ГК БССР установили: «Если имущество продано не собственником, покупатель приобретает право собственности лишь в тех случаях, когда согласно ст. 59, 60 собственник не вправе истребовать от него имущества». Хотя правила приведенной статьи касались только купли-продажи, в юридической литературе не подвергали сомнению, что право собственности прекращается у собственника и возникает у добросовестного приобретателя, если собственнику отказано в удовлетворении иска по правилам ст. 59, 60 ГК[138]. Основы гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г., гражданские кодексы союзных республик не содержали норм, аналогичных ст.185 ГК БССР. Однако в юридической литературе никто не ставил под сомнение, что добросовестный приобретатель имущества, приобретенного им от неуправомоченного приобретателя, в случае отказа собственнику в удовлетворении виндикационного иска, становится собственником приобретенного имущества. Напротив, некоторые ученые утверждали, что добросовестный приобретатель в таких случаях становится собственником имущества[139]. После принятия новых гражданских кодексов государствами, ставшими суверенными после ликвидации СССР, проблема права собственности на имущество, приобретенное добросовестным приобретателем от лица, неуправомоченного ее отчуждать, стала весьма актуальной в связи с включением в гражданские кодексы правил о приобретательной давности. В пункте 4 ст. 235 ГК Республики Беларусь в редакции Закона от 4.01.2002 г. установлено: «Течение срока приобретательной давности в отношении вещей, находящихся у лица, из владения которого они могли быть истребованы в соответствии со ст. 282-284 и 286 настоящего Кодекса, начинается со дня, следующего за днем истечения срока исковой давности по соответствующим требованиям». Этот пункт ст.235 ГК дает возможность толковать его по-разному. Можно утверждать, что отказ в удовлетворении виндикационного иска не является основанием возникновения права собственности на вещь у добросовестного приобретателя, и что он может стать собственником приобретенной вещи только по давности владения. Такое толкование п. 4 ст. 235 ГК можно обосновать тем, что в главе 14 ГК «Приобретение права собственности» отказ в удовлетворении виндикационного иска не назван одним из оснований приобретения права собственности добросовестным приобретателем на вещь, которую он приобрел у лица, неуправомоченного ее отчуждать, а в главе 15 «Прекращение права собственности» нет статьи, которая предусматривала бы прекращение права собственности у истца в случае отказа ему в удовлетворении виндикационного иска. Однако из п.4 ст.235 ГК можно сделать и другой вывод, согласно которому в случае отказа истцу в удовлетворении виндикационного иска, применение правил о приобретательной давности не допускается, поскольку добросовестный приобретатель уже стал собственником вещи. А.А. Рубанов усмотрел противоречие между правилами ст. 302 и 168 ГК Российской Федерации (ст. 283 и 169 ГК Республики Беларусь), поскольку в силу ст. 168 ГК сделка об отчуждении чужого имущества как противозаконная ничтожна, тогда как ст. 302 ГК эту сделку допускает, поскольку она устанавливает правовые последствия, а следовательно является действительной[140]. Правда, А.А. Рубанов не сказал, как это противоречие разрешается. В юридической литературе вопрос о последствиях приобретения вещи добросовестным приобретателем у неуправомоченного лица решается по-разному. Одни считают, что в случае отказа истцу в удовлетворении виндикационного иска по основаниям ст. 283 ГК «приобретатель становится собственником вещи со всеми вытекающими из этого последствиями»[141]. Эта группа ученых исходит из господствующей точки зрения, сложившейся на основе принципа Hand muss Hand wahren, согласно которому право собственности у добросовестного приобретателя вещи от лица неуправомоченного ее отчуждать возникает на основе сложного юридического состава, состоящего из следующих юридических фактов: 1) отчуждающая сделка между отчуждателем, неуправомоченным на отчуждение вещи; 2) добросовестность приобретателя этой вещи (приобретая вещь, он не знал и не должен был знать о незаконности приобретения); 3) возмездный характер этой сделки; 4) вещь не изъята из оборота и ее оборотоспособность не ограничена; 5) выбытие вещи из владения собственника или иного титульного владельца по воле того или другого; 6) вещь фактичски передана приобретателю. Только совокупность всех этих юридических фактов может повлечь возникновение права собственности у добросовестного приобретателя и прекращение права собственности у другого лица. Право собственности у добросовестного приобретателя возникает в момент передачи вещи. Единственным пороком такой отчуждающей сделки является отсутствие полномочий у лица, которое произвело отчуждение вещи, оказавшейся у добросовестного приобретателя. Обоснование позиции возникновения права собственности у добросовестного приобретателя можно найти в работах многих крупных ученых, опубликованных еще в период действия гражданских кодексов союзных республик 1922-1923 годов[142]. Указанные выше современные ученые разделяют изложенные решения вопроса о приобретении права собственности от неуправомоченного лица учеными старшего поколения. С принятием новых гражданских кодексов, включающих правила о приобретательской давности, господствующее до этого мнение о последствиях приобретения имущества от неуправомоченного лица стало оспариваться учеными другой группы. Они исходят из уже упомянутого принципа nemo plus juris ad alienum transferre potest, quam ipse habet и отрицают возникновение права собственности у добросовестного приобретателя имущества по правилам статей о виндикации, но по-разному обосновывают свое решение дискуссионного вопроса. По мнению В.В. Витрянского, «то обстоятельство, что покупатель может оказаться в роли добросовестного приобретателя, в отношении которого закон не допускает виндикации, не должно служить препятствием для предпринятия собственником иска о последствиях недействительности ничтожной сделки»[143]. В.В. Витрянский предложил решить возникшую проблему на основе различий в способах защиты гражданских прав. По его мнению, ст.12 ГК Российской Федерации (ст. 11 ГК Республики Беларусь) различает два уровня регулирования способов защиты гражданских прав: универсальные (к ним он относит способы защиты, установленные в ст.12 ГК России, которые применяются для защиты, как правило, любого субъективного гражданского права) и иные известные способы защиты, предназначенные для обслуживания определенных видов гражданских прав и непригодные для универсального применения. К числу универсальных он относит, в частности, признание оспоримой сделки недействительной и применение последствий ничтожной сделки, а в число иных он включил и способ защиты прав собственника (титульного владельца) имущества[144]. В.В. Витрянский допускает конкуренцию исков: с одной стороны, виндикационного иска, а с другой - иска, связанного с недействительностью сделки. При этом, по его мнению, ГК по общему правилу «не ставит применение последствий недействительности сделки в форме реституции в зависимость от добросовестности сторон, совершивших сделку, и не пользуется термином «добросовестный приобретатель»[145]. Эта позиция явно не согласуется с требованиями гражданского оборота, поскольку разрушат один из важнейших его принципов - устойчивость, основанную на разумном и добросовестном поведении его участников. Последовательное проведение в жизнь предложенного решения вопроса о приобретении имущества у неуправомоченного отчуждателя привело бы к выводу о бесполезности наличия в ГК статьи об ограничении виндикации. Статья 302 ГК Российской Федерации и аналогичной ей статьи ГК других государств оказались бы лишними особенно в случаях, когда добросовестный приобретатель имущества в свою очередь произвел отчуждение вещи другому добросовестному лицу, а оно третьему и т.д. Это очевидно и для В.В. Витрянского. Он пишет: «Данный подход представляется вполне приемлемым в случае, когда речь идет об одной сделке совершенной лицом, не имеющим право отчуждать имущество (скажем арендатором). Вопрос же о необходимости защиты законных интересов приобретателя возникает, как правило, в отношении третьих лиц, получающих имущество на основании последующих (второй, третьей, четвертой и т.д.) сделок[146]. Поэтому В.В. Витрянский далее предлагает в целях защиты интересов третьих лиц и обеспечения в целом устойчивочти имущественного оборота ограничить предлагаемой защитой собственника только в отношениях сделки с первым добросовестным приобретателем. В отношении последующих приобретателей должны, по его мнению, применяться правила об ограничении виндикации. Каких-либо обоснований предложенного решения обсуждаемого вопроса В.В. Витрянский не приводит. Вряд ли возможно объяснить, почему должно по-разному оцениваться одинаковое поведение первого и последующих добросовестных приобретателей вещей у лиц, не имеющих права их отчуждать. Если же не согласиться с В.В.Витрянским и признать, что собственник вправе требовать возврата вещи у второго, третьего, четвертого и т.д. добросовестного приобретателя по правилам о ничтожности или недействительности сделок и вызванной ими реституции, то создается парадоксальная ситуация, при которой второй, третий, четвертый и т.д. добросовестный приобретатель не ставит вопроса о признании факта ничтожности сделки или о признании ее недействительной и отказывается от реституции, которая является последствием ничтожной или оспоримой сделки, признанной недействительной. Суд в таком случае по своей инициативе должен принять решение о реституции, которое исполнить уже невозможно, поскольку вещь передается собственнику, а не второму, третьему, четвертому и т.д. приобретателю. При такой ситуации последний, например, четвертый добросовестный приобретатель, у которого вещь отобрана по иску собственника, не может передать ее третьему, а, следовательно, не может потребовать от него уплаченной им суммы за приобретенную вещь, т.е. окажется «крайним». У него отобрали вещь, и он не может истребовать уплаченную им сумму. Иначе чем парадоксом назвать такую ситуацию невозможно. Вызывает возражение утверждение, что сделка по отчуждению чужого имущества как противозаконная ничтожна[147]. Такие сделки нельзя признавать ничтожными по правилам ст. 168 ГК (ст. 169 ГК Республики Беларусь) только на том основании, что они не соответствуют закону (законодательству по ГК Республики Беларусь), например, в случае продажи арендатором арендованного имущества добросовестному приобретателю. Ничтожными по ст. 168 ГК признаются сделки, содержание которых противоречит законодательству, т.е. сделки с пороком содержания. Они ничтожны и не порождают правовых последствий, которые имели в виду стороны. Сделки по отчуждению чужого имущества неуправомоченным лицом не подпадают под действие ст. 168 (169 ГК Республики Беларусь). К таким сделкам следует применять правила ст. 174 (175) ГК Республики Беларусь о последствиях ограничения полномочий на совершение сделки[148]. Они оспоримы, а не ничтожны, как утверждают некоторые авторы. О том, что их нельзя относить к ничтожным свидетельствует также наличие в ГК правил об эвикции (ст. 461 и 462 ГК Российской Федерации и ст. 431 и 432 ГК Республики Беларусь), порождающих договорную ответственность продавца за ненадлежащее исполнение договорного обязательства[149]. Ничтожные сделки таких обязательств порождать не могут. Они не должны исполняться[150]. К.И.Скловский предложил решить вопрос о приобретении имущества от неуправомоченного лица на основании правил о приобретательской давности. Он пишет: «…наличие в законодательстве нормы об ограничении виндикации в пользу добросовестного приобретателя не подтверждает, а скорее оправдывает допущение, что этот же приобретатель уже стал собственником»[151]. Собственность у добросовестного приобретателя может возникнуть, по мнение К.И.Скловского, только по давности владения. По истечении давностного срока, считает он, прежний собственник свое право собственности утрачивает. «Впрочем, - пишет он, - если собственник любым образом вернет владение до истечения срока приобретательской давности, он вполне восстанавливает всю полноту собственности, причем если даже он применяет насилие для возврата владения, никаких неблагоприятный частноправовых последствий не наступает, и его ответственность ограничивается сферой публичного права»[152]. С этим мнением нельзя согласиться. По правилам приобретательной давности, изложенным в ст. 235 ГК Республики Беларусь (ст. 234 ГК Российской Федерации), приобретение права собственности допускается при наличии указанных в этой статье условий, в том числе добросовестности владения вещью, отсутствия противоправности в действиях лица. Добросовестным приобретателем вещи может быть признан только такой владелец вещи, который в течение всего давностного срока уверен, что является собственником приобретенной вещи. Остается ли добросовестным приобретатель вещи у неуправомоченного лица таковым после предъявления к нему виндикационного иска собственником вещи? К.И.Скловский считает, что добросовестность и в таком случае «не утрачивается и продолжается в течение сроков приобретательской давности хотя бы по тому, что ст. 234 ГК не вводит в этом случае перерыва течения срока»[153]. Это вызывает серьезные возражения. Для перерыва срока приобретательской давности специальных правил не требуется, достаточно установленных в ГК условий, необходимых для приобретения права собственности по давности владения - добросовестно, открыто и непрерывно владеть имуществом как своим собственным. При отсутствии хотя бы одного из этих условий приобретательная давность не может быть основанием приобретения права собственности на имущество у добросовестного приобретателя. Не может быть признано добросовестным владение в случае, когда истцу было отказано в удовлетворении иска по правилам ст. 235 ГК Республики Беларусь (например, если арендатор или хранитель имущества истца продал его добросовестному приобретателю) при условии, что ответчик и после отказа истцу в иске не стал собственником имущества и будет надеяться стать собственником этого имущества по давности владения. Скорее всего такой владелец может быть признан недобросовестным. Следует согласиться с тем, что когда речь идет о приобретательной давности незнание о незаконном владении должно сохраняться на протяжении всего срока давности. Это мнение было высказано рядом ученых еще в период действия ГК 1922-1923 г.г.[154] Положения, высказанные ими, остаются правильными и в настоящее время после вступления в силу новых гражданских кодексов, в которых содержатся правила о приобретательской давности. В отличие от ст. 302 ГК Российской Федерации (ст. 283 ГК Республики Беларусь), в соответствии с которыми добросовестным приобретатель должен быть только в момент приобретения вещи, и не имеет значения в случае предъявления к нему виндикационного иска, что впоследствии он узнал о приобретении имущества и неправомочного лица, ст. 234 ГК Российской Федерации[155] (ст. 235 ГК Республики Беларусь) о приобретательской давности требуют, чтобы приобретатель вещи от неуправомоченного лица оставался добросовестным в течение всего срока приобретательной давности даже после истечения общего срока давности. Следовательно, владелец имущества, приобретенного от неуправомоченного лица, в течение срока приобретательной давности не может получить защиту от требований собственника. Как только собственник имущества в пределах срока давности предъявит к нему виндикационный иск, он становится недобросовестным владельцем и уже не может стать собственником по давности владения. Он получает защиту от посягательств только иных лиц, несобственников имущества, т.е. посессорную защиту. Только по истечении давностного срока он может получить защиту по правилам ст. 235 ГК и от исков собственника. Добросовестный приобретатель получает защиту по правилам ст. 283 ГК и от исков самого собственника, т.е. петиторную защиту. Сказанное позволяет сделать вывод, что праву добросовестного приобретателя на имущество, приобретенное от лица, не имевшего права его отчуждать, не может быть противопоставлено какое-либо право, включая право собственности на него других лиц, т.е. является абсолютным вещным правом - правом собственности. Возражая против такого вывода, К.И.Скловский пишет: «Непонятно также, зачем введена и приобретательная давность, если добросовестный приобретатель и без истечения указанных в законе сроков становится сразу собственником»[156]. Ответ на этот вопрос уже дан: «Ответ простой: приобретательная давность применяется в других случаях, в частности, в тех, когда вещь могла быть истребована у добросовестного приобретателя, на что прямо указывает п. 4 ст. 234 ГК», - пишет В.А.Рахмилович[157]. «Цель ограничения виндикации - оставить вещь в обладании добросовестного приобретателя и тем самым изначально и навсегда определить ее судьбу, исключив в отношении нее какие бы то ни было притязания других лиц», -- пишет Д.О.Тузов[158]. Назначение же приобретательной давности иное: в ситуации правовой неопределенности, не решая до известного момента вопрос о юридической судьбе вещи, максимально учесть интересы ее собственника и добросовестного владельца, который получает посессорную защиту своего владения и по истечении определенного времени, если собственник не заявит о своих правах на вещь, приобретет право собственности на вещь[159]. Позиция авторов, утверждающих, что добросовестный приобретатель имущества от неуправомоченного лица, при наличии определенного юридического состава становится собственником имущества, находит поддержку высших судебных инстанций. В п. 25 постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 25 февраля 1998 г. №8 «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственность и других вещных прав» записано: «Если по возмездному договору имущество приобретено у лица, которое не имело право его отчуждать, собственник вправе обратиться с иском об истребовании имущества из незаконного владения лица, приобретшего это имущество. Если в такой ситуации собственником заявлен иск о признании недействительной сделки купли-продажи и возврате имущества, переданного покупателю, и при разрешении данного спора будет установлено, что покупатель отвечает требованиям, предъявляемым к добросовестному приобретателю (ст. 302 ГК Российской Федерации), в удовлетворении исковых требований должно быть отказано. Если право собственности подлежит государственной регистрации, решение суда является основанием для регистрации перехода права собственности к покупателю»[160]. В этом постановлении намечены лишь контуры решения рассматриваемого дискуссионного вопроса. В нем идет речь только о добросовестном покупателе для случаев, когда виндицируемое имущество подлежит государственной регистрации. Вопрос о других добросовестных приобретателях имущества от неуправомоченного лица и об имуществе, которое не требует государственной регистрации в случае предъявления исков о признании недействительной сделки купли-продажи имущества, не требующего государственной регистрации, или виндикационного иска, остался открытым. Этот вопрос требует законодательного решения. В ст. 283 ГК Республики Беларусь желательно включить пункт 4 следующего содержания: «Отказ в удовлетворении иска об истребовании имущества от добросовестного приобретателя влечет прекращение права собственности у истца и возникновение права собственности на имущество у добросовестного приобретателя».
Р.КНИПЕР
А) Новые кодификации Кажется, что рубежи веков являются особенно плодотворными для появления обширной кодификации гражданского права: В последнем десятилетии 20-го века в разных частях света появились обширные гражданские кодексы, это документы, которые нельзя не заметить, они свидетельствуют о жизненной силе идеи кодификации. Все государства, возникшие в результате краха Советского Союза, и другие страны с переходной экономикой успели за это время принять гражданские кодексы. Нидерланды тоже завершили этапы вступления в силу различных частей гражданского кодекса (Burgerlijk Wetboek), разработка которых началась 1-го января 1992 года. В Квебеке новый гражданский кодекс (Code Civil/Civil Code) вступил в силу 1-го января 1994 года. Китайская Народная Республика издала 15-го марта 1999 года Закон о договоре, он рассматривается в качестве модуля для обширного гражданского кодекса, над которым идет энергичная работа[161], принятие кодекса затягивается еще и потому, что китайская конституция пока не допускает частную собственность на землю (ст. 10). Несмотря на географические расстояния невозможно не заметить общие корни с кодексами, созданными 100 или около 200 лет тому назад, как невозможно не заметить и отличий и модернизаций. К последним относится развитие вещного права в имущественное право, как это имеет место в Гражданском кодексе Германии (ГКГермании §§ 99 и далее/854 и далее), в пользу обширного имущественного права, как в § 115 и далее в ГК Казахстана и в ГК Грузии (ст. 147 и далее), а также в ГК Нидерландов (Книга 3 ст. 1) и Квебека (ст. 899). Гражданские кодексы Украины, Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана и Таджикистана следуют почти дословно за российской «моделью», а кодексы Туркменистана, Молдовы и Монголии за грузинской «моделью». Так, сравнение гражданских кодексов Казахстана и Германии обнаруживает сначала совпадение в том, что оба они объявляют объектами гражданского права простые и сложные, движимые и недвижимые предметы, объективированные предметы (ст. 115 и последующие ГК Казахстана и §§ 90 и последующие ГК Германии). Первое различие заключается в том, что ГК Казахстана относит к объектам и предприятие (ст. 119), которое не исчерпывается аккумуляцией материальных предметов[162], и пренебрегает таким образом принципом, существующем в немецком праве, согласно которому вещное право распространяется на каждую вещь. В то время как согласно узким дефинициям §§ 90 и следующих за ним ГК Германии называет в § 903 предметом собственности точно также узко только отдельные движимые и недвижимые вещи, но не бестелесные предметы, и поэтому нужны некоторые выверты, чтобы исходя из политико-правового намерения подвести под этот термин такие современные явления как компьютерные программы[163], то названные выше другие кодексы беспристрастно воспринимают как экономическую данность то, что уже длительное время «материальные экономические блага теряют свое значение в пользу нематериальных благ»[164] и включают в круг объектов гражданского права наряду с уже названным предприятием (ст. 119) и интеллектуальную собственность (напр. ст. 125 ГК Казахстана), коммерческую тайну (ст. 126) и даже - под понятием неимущественные права - общие и особенные личные права (ст. 141 и далее). Ни квебекский, ни нидерландский кодексы не знают подобного перечисления; нидерландский кодекс подгоняет нематериальные блага под допустимость переноса прав требования и\или под материальную ценность (Книга 3 ст. 6). Но если квебекский кодекс широко распространяет права собственности на все блага, то кодекс Нидерландов продолжает углублять дифференциацию и сохраняет в пятой книге вещное право, которое касается только движимых и недвижимых вещей и устанавливает для них обширное право собственности (Книга 5 ст. 1). В этом случае сохраняются континентально-европейские традиции. В Германии, в стране, ориентированной в основном на инновации и их защиту, терминологическая узость ГК Германии не мешает, конечно, предоставлению прав на изобретения, промышленные образцы, товарные знаки, художественные произведения, услуги и на личные права. Напомним кратко о двух разных уровнях, на которых это происходит. Во-первых, Германия присоединилась ко всем международным конвенциям по защите прав на нематериальные блага, начиная с Парижской конвенции о защите прав на результаты интеллектуальной деятельности в хозяйственных отношениях 1883 года и до Соглашения о торговых аспектах прав интеллектуальной собственности (ТРИПС) от 1994 года, и с принятием законов о патенте, о промышленных образцах, об охране полупроводников, об охране новых видов растений, о товарных знаках, об авторских правах создала плотную сеть национальной правовой защиты, это сопровождается внесудебным, в некоторых аспектах очень проблематичным развитием права в судах в случае личных прав. Во-вторых, общепризнанно, что закрепленное в статье 14 Основного закона конституционное понятие собственности, которое дает гражданину субъективное право защитить себя от вторжения государства в его частную жизнь, включает в себя помимо частного права все вышеназванные права и другие права на имущественные ценности. Цель - защита гражданина от государственного вмешательства в имущественные права всех видов, которые считаются необходимыми, «чтобы укрепить материальную базу для его свободного развития и независимого планирования собственной жизни»[165]. Создается впечатление, что хотя законодательная техника в разных странах различная и что, в частности, старый ГК Германии не смог вместить в себя современные тенденции, но результаты, если проанализировать все законы, одинаковы. Такое представление не может быть принято безоговорочно, об этом говорит, во-первых, следующее: первые международные конвенции и национальные законы по защите прав на нематериальные блага были приняты еще до разработки ГК Германии и были известны редакторам закона, а, во-вторых, дискуссии о систематическом урегулировании защиты нематериальных благ продолжаются и сегодня. Все еще ведутся споры о том, можно ли причислить к неназванным в ГК Германии имущественным благам и правам и «духовную собственность». На одной стороне спорящих стоят авторы, которые хотят в области частного права ограничить понятие собственности вещественными предметами, как это и определено в законе, и считают заблуждением, вызванным естественным правом, расширять понятие собственности на нематериальные блага, которые обязаны своим существованием позитивному закону[166]. Другая сторона спорящих убеждена, что « общее между абсолютным правом на вещи и абсолютным правом на нематериальные блага значительно более весомо, чем отличие»[167] В) Системные соображения Решение этого спорного вопроса ни в коем случае не ограничивается лишь академическим значением, а носит совершенно практический характер с тяжелыми экономическими последствиями для политико-правового пространства, недавно открывшегося именно на Востоке в странах с переходной экономикой. Иначе чем в конституционном праве, в котором закреплено широкое понятие объекта и собственности для защиты возможно большего количества имущественных ценностей частных лиц от вмешательства государства, законодатель при регулировании частноправовых отношений должен отдавать себе отчет в том, что каждое исключительное право одного лица ограничивает свободу действий других лиц. Тут, без сомнения, существует неизбежный конфликт, который должен быть разрешен законодателем при справедливом учете общественных интересов, социальной справедливости и, не в последнюю очередь, экономической эффективности. При этом новейшая социальная и экономическая история, особенно история коммунистических государств с планово-административной экономикой подтверждает, как важна для динамичного развития денежного хозяйства частная, децентрализованная собственность на объекты гражданского права. Она свидетельствует, однако, снова и снова и о том, что слишком далеко идущее и абсолютное расширение защиты собственности может привести к ситуации, когда собственник, подобно рантье, не обременяя себя трудом, накапливает богатство, тогда как динамичный, стремящийся к экономическому успеху, потенциальный предприниматель не может подступиться к средствам производства или же он устрашен размером ренты, которую должен заплатить. Частная собственность обосновывает динамику рыночной экономики, но она же может и парализовать ее, если через монополизацию и концентрацию блокируется открытость рынков, а у лица без собственности вообще нет возможности осуществлять предпринимательскую деятельность. Свобода конкуренции может быть поставлена под угрозу тем, что слишком большое число предметов определяется в качестве объектов гражданского права и подпадает под абсолютную защиту. При этом следует напомнить, что это не есть сами объекты, которые принуждают к определенному правовому обращению посредством их «сути», как «предметы в себе»[168]. Объекты гражданского права определяются независимо от их физического состояния, каким бы оно ни было (твердое или жидкое, подвижное или неподвижное), они также не могут быть дефинированы посредством «естественно-научной расстановки»[169] или интеллектуального описания нематериализованного блага. Напротив, они получают свои свойства в качестве объекта или блага лишь посредством определения их отношения к (физическому или юридическому) лицу: субъекту. Это не естественное взаимоотношение, а искусственно зафиксированное правом. Высказывание о том, что характер прав на нематериальные блага как объект права «дан не от природы», а «сконструирован через право» верно, но распространяется таким же образом и на материальные предметы[170]. Спор по вопросу о том, правильно ли понимать «полномочия собственника согласно § 903 ГК Германии как естественное право, существенное содержание собственности» или как «право, которое должно быть вообще сначала учреждено законодателем»[171], был уже однозначно разрешен в Разъяснениях к ГК Германии в следующем высказывании - «решение о том, какие вещные права должен регулировать Гражданский кодекс определено целями современной кодификации»[172]. Это высказывание восходит к Савиньи, настаивавшем на том, что «все право приобретает свою реальность и завершение только в государстве как позитивное право этого государства, и так собственность смогла обрести действительное существование лишь благодаря тому, что она была соотнесена сначала с государством и посредством правил, разработанных в позитивном праве государства, была соотнесена с отдельными гражданами в государстве, как с собственниками»[173]. В принципе, термин «отношение субъект-объект»[174] является разговорно-прагматическим сокращением, поскольку объект не может иметь отношения ни к другому объекту, ни к субъекту. На самом деле, в гражданском праве под отношением субъекта к объекту подразумевается отношение одного субъекта к другим субъектам. Оно устанавливает, в частности, может ли лицо использовать объект (или не использовать его), в каком объеме действует это право и как долго, устанавливает право распоряжения этим объектом и - в случае вещественных предметов - право осуществлять над ними фактическую власть, владеть ими, что означает ничто другое, как субъективное право, исключить другие лица от обладания названными полномочиями[175]. Если осознать масштабы этих отношений, становится очевидным, что объекты гражданского права, сформированные как раз посредством этих отношений, не являются «естественно возникшими», они заданы праву в качестве выражения созидательной свободы человека и - в правовом государстве - не могут быть установлены частными лицами, пусть даже имеющими большую экономическую власть, эти задачи должны быть монополизированы (правовым) государством. Регулирование этих отношений, установление прав на объекты, что одновременно означает установление содержания и структуры самих объектов, неизбежно вызывает ограничение свободы определенных лиц по отношению к другим лицам, что при правильном понимании конституционности было бы незаконным без существования на это законного основания. Итак, обеспеченный санкциями закон наполняет отношение содержанием, дает ему опору и прочность. Там, где такового нет, как, например, в отношении атмосферного воздуха или морской воды, об объектах гражданского права не может быть речи. Г) Политико-правовые вызовы Таким образом, государство является единственной организацией, оснащенной законодательными полномочиями, оно имеет право и обязанность, решать, какие материальные или нематериальные, имущественные или неимущественные блага должны стать благами гражданского права. Оно может оставить без внимания определенные материальные объекты, как, например, воздух. Оно может также законодательным путем исключить определенные предметы из гражданских правоотношений и, например, присвоить им исключительно публичное или культовое назначение. С развитием трансплантационной медицины эта проблемная сфера res extra commercium вновь приобрела большое значение. Далеко еще не закончен спор о том, могут ли органы, изъятые из живого человеческого тела, - трансплантированные или искусственно пересаженные в живое человеческое тело, трупы или их части - стать самостоятельными объектами гражданского права и, тем самым, объектами собственности и договоров купли-продажи[176]. С другой стороны, законодатель может объявить определенные интеллектуальные или художественные произведения объектами гражданского права и - таким образом - объектами экономических правоотношений, даже если они не будут являться овеществленными предметами. Он может установить это в определенном объеме и на определенное, ограниченное время, а также сделать их зависимыми от специального государственного акта, например, регистрации. Принимая свои политико-правовые решения, в какой бы форме они не выражались, государство должно следовать конституционно-правовым принципам и потребностям всеобщего блага.
Доступ к документам и консультации
от ведущих специалистов |