Смарт-контракт как программный код и как гражданско-правовой договор (М.К. Сулейменов, Директор Научно-исследовательского института частного права Каспийского университета, академик Национальной академии наук Республики Казахстан, доктор юридических наук, профессор)

Смарт-контракт как программный код и как гражданско-правовой договор^[1]

М.К. Сулейменов

Директор Научно-исследовательского

института частного права Каспийского университета,

академик Национальной академии наук

Республики Казахстан,

доктор юридических наук, профессор

При исследовании правовой природы смарт-контракта исследователи нередко упускают из виду тот очевидный факт, что смарт-контракт выступает в двух ипостасях: как цифровой продукт и как правовой институт. Поэтому для того чтобы определить правовую природу смарт-контракта, необходимо прежде всего разобраться в том, что из себя представляет смарт-контракт в техническом понимании. Я долго думал, как назвать смарт-контракт в техническом понимании в настоящей статье, ибо на практике применяются разные названия: технический код, цифровой код, программный код, компьютерный код. В конце концов исходя из того, что смарт-контракт основан на цифровой программе и именно это определение чаще всего употребляется в официальных документах, я остановился на названии «программный код». Но и другие названия, на мой взгляд, имеют право на существование.

Смарт-контракт в техническом понимании

Идея автономного исполнения договора была реализована задолго до ее концептуализации.

Так, можно считать, что первый в мире автономный механизм был разработан в Александрии (египетской провинции Римской империи) во II веке до н.э. По крайней мере, более ранних упоминаний и описаний автоматических устройств для выполнения договорных условий науке пока не известно. Это был первый торговый автомат, созданный Героном Александрийским по заказу жрецов античного храма. Автоматическое устройство было предназначено для продажи порции святой воды. Прихожане при входе в храм останавливались напротив устройства, бросали в отверстие монету и получали порцию святой воды для ритуального омовения рук.

Одной из первых попыток создания автономных систем стала разработка первого автомата по продаже книг. В 1819 году Ричард Карлайл – английский издатель и борец за свободу слова и печати - был признан виновным в публикации и продаже антицерковной книги «Века разума», оштрафован на 1000 фунтов и заключен в тюрьму на два года. После выхода из тюрьмы он задумался над способом продолжения борьбы с цензурой. В 1822 году им был придуман хитроумный ход: на крыльце своей книжной лавки Карлайл установил будку с прорезью, нишей и специальным диском. В прорезь нужно было бросить монету, а стрелку на диске повернуть к названию нужной книги, после чего покупка появлялась внутри ниши.

Когда Карлайла вновь привлекли к суду, он отрицал свое участие в продаже книг и утверждал, что покупатели книг заключали договор не с ним, а напрямую с машиной^[2].

Первое упоминание о смарт-контрактах относится к 1994 году. Американский криптограф Ник Сабо определил смарт-контракт как компьютерный протокол, который самостоятельно приводит сделки и контролирует их исполнение с помощью математических алгоритмов^[3].

Следует отметить, что применение смарт-контракта может встретить ряд препятствий. Языки программирования, в отличие от естественного языка, обладают большей степенью определенности. Программный код при построении контракта по внутренней модели, упомянутой ранее, является составной частью соглашения сторон, а не полностью заменяет его. Следует согласиться с позицией А.И. Савельева о том, что компьютер «равнодушен» к основополагающим принципам гражданского права, таким как законность, справедливость, защита слабой стороны^[4].

Л.А. Новоселова, рассматривая смарт-контракт с технической стороны, указывает, что техническая сторона смарт-контракта в контексте блокчейна отражена в его определениях как разновидности кодировки, способа функционирования блокчейна; как фрагмента кода, который реализован на платформе блокчейн и инициируется блокчейн-транзакциями, а также организует внесение записей в базу данных.

Описание условий и алгоритма исполнения смарт-контрактов оформляется на языке программирования и с использованием математических инструментов (например, криптографии с открытым ключом), что устраняет почву для расхождений при трактовке условий сделки.

Исполнение также осуществляется автоматически за счет работы заранее заданных программ в компьютерной системе без участия сторон при наступлении определенных обстоятельств, зафиксированных в программном коде. Записи об обязательствах и совершенных транзакциях сохраняются с фиксацией времени их совершения, не могут быть никем изменены, хранятся в распределенном виде ^[5].

Фактическая реализация смарт-контракта происходит в три основных этапа:

1) опционный смарт-контракт между сторонами сделки записывается в блокчейн с помощью машинного кода. При этом стороны смарт-контракта сохраняют анонимность относительно третьих лиц, но заключенный («скрепленный» электронными подписями сторон) смарт-контракт автоматически вносится в распределенный реестр платформы;

2) фактическое исполнение смарт-контракта. Происходит с момента исполнения всех закодированных договорных условий, присущих соответствующему смарт-контракту, например, наступает срок исполнения обязательств (экспирации, завершения обращения опционов на электронной бирже) по срочным контрактам либо достигается цена страйка (цена, установленная в опционе);

3) регуляторы цифровой платформы осуществляют мониторинг надлежащего исполнения обязательств сторон по заключению на платформе смарт-контрактов. При этом информация частного характера, включая персональные данные сторон таких электронных сделок, остается в разряде закрытой информации ^[6].

Таким образом, процесс подготовки смарт-контракта в целом схож с подготовкой традиционного договора: привлечение независимого консультанта, проведение переговоров для согласования текста договора, использование образцов кода, выложенных в свободный доступ на специальных ресурсах (например, крупнейший веб-сервис для хостинга IT-проектов и их совместной разработки GitHub) как аналог использования формуляров в современном торговом обороте.

После подготовки программного кода одна из сторон смарт-контракта становится инициатором размещения протокола в программной среде, где будет исполняться смарт-контракт, путем загрузки программного кода, подписанного открытым и закрытым ключами.

Вторая сторона акцептует условия смарт-контракта путем его подписания своими открытым и закрытым ключами.

Подписание смарт-контракта производится закрытым ключом, который доступен одному пользователю. Применение алгоритмов шифрования позволяет сформировать сообщение о присоединении, которое содержит сертификат закрытого ключа (открытый ключ), который доступен всем пользователям. Поэтому пользователи среды могут верифицировать, что смарт-контракт был подписан определенным лицом.

Рассмотренный механизм позволяет создать условия для подписания смарт-контракта идентифицированными сторонами, при этом среда децентрализованного реестра гарантирует целостность и неизменность программного кода смарт-контракта посредством криптографической защиты ^[7].

При обращении к зарубежному опыту также можно установить, что определение сущности смарт-контрактов связывается с их функционированием в блокчейн-платформах.

В США в законодательстве нескольких штатов предусматривается регулирование отношений, связанных с заключением смарт-контрактов. Так, по итогам анализа указанных актов Н.В. Лукоянов отмечает, что согласно законодательству Аризоны «смарт-контракт является программой, которая активируется происходящими событиями, причем она действует в распределенном децентрализованном многопользовательском воспроизводимом реестре и может управлять активами и передавать их в таком реестре». В законе штата Теннеси об электронных сделках приводится сходное определение смарт-контракта, которое расширяет область их применения: помимо управления и передачи активов в реестре, имеется возможность создания и распространения активов в реестре, синхронизации информации и управления правами доступа к программным продуктам. Соответствующие законодательные инициативы рассматриваются в настоящее время в ряде других штатов: Флорида, Небраска и Вермонт^[8].

В соответствии с законодательством штата Невада смарт-контракт представляет собой программу, которая приводится в действие определенными событиями, отражает определенное состояние, выполняется на распределенном, децентрализованном, находящемся в совместном доступе, тиражируемом реестре и способна контролировать активы, учтенные в таком реестре, а также инициировать их передачу^[9].

Смарт-контракт в общем виде, без попытки дать ему правовую квалификацию, можно определить как запрограммированный договор, условия которого прописаны в программном коде и который автоматически исполняется с помощью блокчейна. Смарт-контракты базируются на компьютерном протоколе, который по установленным правилам посылает или получает определенную информацию или изменяет данные. Основанием является заложенный в протоколе программный код. При этом применяются простые правила «если, - то»: «если» определенное условие будет исполнено, «то» будет совершено определенное действие или транзакция. Таким образом, с технической точки зрения смарт-контракт – это программный код. Примером является смарт-контракт (программный код), согласно которому мотор арендованного автомобиля заработает только в случае своевременного внесения арендной платы. Смысл использования блокчейна для смарт-контрактов состоит в обеспечении неизменности программного кода и условий «если, - то» благодаря децентрализации^[10].

«Умный» контракт (smart-contract) в физическом смысле представляет собой электронный алгоритм, программный код для ЭВМ в электронном виде (программа) и является юридически обязывающим документом – соглашением сторон в правовом понимании. Умные контракты, как правило, развертываются на технологической платформе blockchain, хотя возможно использование и на других платформах. В децентрализованной системе blockchain («цепочка блоков») смарт-контракт как программный код находится в пределах одного «блока».

Блок представляет собой программный контейнер, объединяющий сообщения, относящиеся к определенному смарт-контракту. Эти сообщения могут выступать в качестве входных или выходных данных программирования смарт-контрактов и сами могут указывать на другой компьютерный код ^[11].

Наибольшее распространение смарт-контракты получили в банковской и страховой сфере. Их использование возможно также в управлении цепочками поставок, в ритейле, медицине (фармакологии), автопроме и торговле недвижимостью. Высказано также мнение, что основной сферой применения «умных» контрактов могут быть преимущественно финансовые договоры (опционы, договоры в отношении деривативов и пр.) и договоры, связанные с депонированием каких-либо цифровых активов (эскроу)^[12].

Смарт-контракт в юридическом понимании

Надо иметь в виду, что категорию «смарт-контракт» необходимо определять в техническом и юридическом пониманиях.

В связи с этим исследователями приводятся два термина: smart contract и legal smart contract. Под smart contract при этом понимается компьютерный код, который при наступлении определенного состояния или условий способен работать автоматически в соответствии с заранее определенными функциями. Код может храниться и обрабатываться в распределенном реестре и записывать любые результирующие изменения в него. Под legal smart contract понимаются сформулированные и автоматизированные с помощью программного кода соответствующие закону условия соглашения между двумя или более сторонами^[13].

Честно говоря, я не вижу большого смысла разделять smart contract и legal smart contract. Это один и тот же контракт, только имеющий две стороны: техническую и юридическую. Обе этих стороны смарт-контракта дополняют друг друга, находятся в тесном взаимодействии и взаимозависимости.

Как считают Ю.В. Трунцевский и В.В. Севальнев, юридическое определение SC может идти двумя путями: 1) сделать его отдельным договором. Такой договор становится легитимным, ему обеспечивается защита на основе действующего законодательства, возникает возможность предъявлять SC (код) в качестве электронного доказательства; 2) установить, что SC – это не самостоятельный вид договора, а лишь способ оформления соглашения между участниками хозяйственной деятельности, основанный на технологии (блокчейн) и направленный на минимизацию временных, технических и материальных издержек, а также на снижение и предотвращение для участников сделки правовых рисков. Для этого применяют либо выжидательный подход, либо «песочницу», регулирующую SC и технологию blockchain в целом. Блокчейн-пространство постоянно развивается и меняет свой курс непредсказуемым образом, так что приходится, как правило, воздерживаться от регулирования вещей, которые еще не полностью понятны^[14].

В зависимости от условий, запрограммированных в смарт-контракте, он может быть:

· как консенсуальным, так и реальным (например, смарт-контракт купли-продажи цифровых токенов / смарт-контракт займа криптовалюты);

· как возмездным, так и безвозмездным (например, смарт-контракт дарения криптовалюты / смарт-контракт купли-продажи цифровых токенов);

· как двусторонним, так и многосторонним (смарт-контракт купли-продажи цифровых токенов / смарт-контракт по созданию децентрализованной автономной организации (Decentralized Autonomous Organization-DAO).

При этом смарт-контракт может быть только:

- письменным, так как фиксируется в среде распределенного реестра;

- заключаемым между отсутствующими (стороны акцептуют условия / подписывают смарт-контракт, используя открытые и закрытые ключи) ^[15].

Специалистами The Chamber of Digital Commerce проведен сравнительный анализ конструкции смарт-контракта на основе законодательства США и Испании – стран, относящихся к общей и континентальной системам права. В результате проведенного анализа был сделан вывод о сходстве элементов договора по праву Испании и праву США, несмотря на различие терминологии ^[16].

Представляется, что смарт-контракты правильнее будет не называть новым видом договора, а выделять как новый способ исполнения обязательств, а именно автоматизированное исполнение обязательств. Задача договорного права заключается в поиске правового инструментария, который позволит дать определение автоматизированному исполнению обязательств и пояснить роль обязанной стороны при таком исполнении. Исходя из функциональной направленности смарт-контрактов, видится необходимым раскрыть сущность автоматизированного исполнения обязательств, которое описывает механизм функционирования смарт-контрактов в договорном праве, а также рассмотреть участие должника в таком исполнении обязательства^[17].

Л.Г. Ефимова и О.Б. Сиземова считают, что, поскольку автоматическое исполнение договора не может быть отменено или изменено, смарт-контракт может быть квалифицирован как новый способ обеспечения исполнения обязательств, наличие которого устанавливает доверие между сторонами. Обеспечение исполнения обязательств при этом достигается, по их мнению, программным путем с помощью протокола соответствующей платформы, созданной с использованием технологии блокчейн^[18].

Вряд ли это правильно. Способ обеспечения исполнения обязательства должен быть, как правило, применимым ко всем или по крайней мере к большинству видов обязательств. Между тем смарт-контракт – это самостоятельный договор с особым способом исполнения.

 Характерно, что те же авторы (Л.Г. Ефимова и Щ.Б. Сиземова) объявляют смарт-контракт «самостоятельной договорной конструкцией». Авторами сделан вывод о том, что место смарт-контракта находится среди особых несамостоятельных договорных конструкций, расположенных в первой части ГК РФ, которые отражают особенности заключения или специальные правовые последствия любого гражданско-правового договора, если он отвечает указанным законом признакам^[19].

Об этом же пишут и другие авторы: «исходя из ч. 2 ст. 309 ГК РФ, смарт-контракт может быть определен как типовая (специальная) договорная конструкция – договор, заключенный с помощью электронных либо иных технических средств, условиями которого предусмотрено исполнение возникающих из него обязательств при наступлении определенных обстоятельств без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон путем применения информационных технологий, определенных условиями договора»^[20].

Появляются и совсем фантастические конструкции. В частности, О.М. Родионова вдруг заговорила о сингулярном правопреемстве. Она пишет:

«Договоры, связанные с цифровыми активами, логичнее всего определить через конструкции сингулярного правопреемства, в том числе уступку права требования и перевод долга, поскольку все они в конечном итоге юридически направлены на замену лиц в уже существующем гражданском правоотношении. Так, право, предоставляемое в рамках опциона на заключение договора, имеет обязательственный характер и может быть уступлено, если иное не предусмотрено указанным соглашением или не вытекает из его существа. То же относится и к иным деривативным договорам и ценным бумагам. Поскольку из таких договоров возникают обязательства, к ним также применимы положения о сингулярном правопреемстве. Соответственно, появление смарт-контрактов, оформляющих замену лиц на стороне кредиторов и должников, не могут поколебать понимания обязательств как определенных действий, которые одни лица обязаны совершить в пользу других лиц (п.1 ст. 307 ГК РФ)»^[21].

Не совсем понятно, при чем здесь правопреемство. То есть несомненно, что правопреемство (сингулярное) здесь присутствует. Но сказать об этом - значит ничего не сказать. Ибо правопреемство является следствием совершения конкретных юридических фактов, в частности, договоров. И задача исследователя состоит именно в том, чтобы определить правовую природу этих договоров.

По юридической природе А.И. Савельев относит смарт-контракт к договору и с учетом указанных признаков предлагает следующее определение: договор, существующий в форме программного кода, имплементированного на платформе blockchain, который обеспечивает автономность и самоисполнимость условий такого договора по наступлении заранее определенных в нем обстоятельств^[22].

Л.Г. Ефимова и О.Б. Сиземова критикуют возможность квалификации смарт-контракта как условной сделки и выделяют особенности:

- формы смарт-контракта, функции которой выполняет компьютерный код;

- заключения смарт-контракта. Смарт-контракт может быть заключен только с использованием технологии blockchain;

- предмета исполнения смарт-контракта – цифровой финансовый актив;

- исполнения и прекращения смарт-контракта при наступлении заранее установленных обстоятельств, неотвратимость которых обеспечивается программными средствами ^[23].

А.А. Волос пишет, что смарт-контракт в самом общем виде можно определить как запрограммированный договор, условия которого прописаны в программном коде и который автоматически исполняется с помощью блокчейна^[24].

Внедрение смарт-контрактов практически уничтожает международное частное право. В частности, Венская конвенция о договорах международной купли-продажи товаров от 11 апреля 1980 г. в случае купли-продажи с помощью смарт-контракта неприменима. Других конвенций нет и пока не предвидится. В литературе эта проблема практически не освещается. В немногих работах делаются робкие предложения о том, чтобы ЮНСИТРАЛ выработал унифицированный подход к нормативному регулированию смарт-контрактов в трансграничной торговле^[25].

А.И. Савельев пишет: в «умном» контракте воля сторон выражается единожды: в момент его заключения. Впоследствии компьютерная программа сама исполнит все запрограммированные условия такого контракта. Никаких действий по исполнению договора, никаких дополнительных распорядительных сделок от сторон договора не требуется. По его мнению, так называемая «самоисполнимость» умного контракта означает «исчезновение понятия «обязательство» в том смысле, как оно понимается еще со времен римского права^[26].

Как видно из вышеприведенного, авторы высказывают самые разные мнения о смарт-контрактах. но правовая природа их так четко и не определена.

Выводы

Таким образом, в результате проведенного обзора литературы можно прийти к следующим выводам:

1. Смарт-контракт, наряду с тем, что он является программным кодом, - это юридический факт, порождающий правовые отношения (вещные, обязательственные, исключительные). В качестве такого юридического факта выступает гражданско-правовой договор. Это не способ обеспечения исполнения обязательства, как считают некоторые авторы.

2. Однако особенность этого договора заключается в способе исполнения договора. Договор исполняется автоматически, при наступлении определенных условий. Осуществляется принцип «если…то».

3. В то же время это своеобразный договор. Он не вписывается в традиционную классификацию договоров (передача имущества, выполнение работ, оказание услуг). На основе смарт-контракта могут возникнуть самые разнообразные договоры (купли-продажи, мены, имущественного найма, отчуждение исключительных прав и т.п.).

4. С правовой точки зрения смарт-контракт может классифицироваться как письменная форма сделки, совершенная с помощью электронных либо иных технических средств, позволяющих воспроизвести на материальном носителе в неизменном виде содержание сделки. При этом требование о наличии подписи считается выполненным, если использован любой способ, позволяющий достоверно определить лицо, выразившее волю. Закон предусматривает, что иными правовыми актами и соглашением сторон может быть предусмотрен специальный способ достоверного определения лица, выразившего волю.

5. В Закон РК от 7 января 2003 г. «Об электронном документе и электронной цифровой подписи» проектом Закона о цифровых технологиях предлагалось включить ряд норм о смарт-контрактах. Из окончательного текста Закона эти нормы совершенно правильно были исключены.

Определения, предлагаемые в проекте, являлись чисто технологическими и не отражали юридическую сущность смарт-контракта. А эта юридическая сущность заключается в том, что исполнение здесь производится автоматически, без волеизъявления стороны договора, при наступлении определенного договором условия.

Правильно этот вопрос решен Законом РФ от 18 марта 2019 г.

Статья 309 ГК РФ дополнена частью второй следующего содержания:

«Условиями сделки может быть предусмотрено исполнение ее сторонами возникающих из нее обязательств при наступлении определенных обстоятельств без направленного на исполнение обязательства отдельно выраженного дополнительного волеизъявления его сторон путем применения информационных технологий, определенных условиями сделки».

Это и есть смарт-контракт. На мой взгляд, можно это положение включить в ГК РК в качестве п.2 ст. 272 ГК (Надлежащее исполнение обязательства).

Этим же Законом РФ от 18 марта 2019 г. в ГК РФ было включено положение о том, что письменная форма сделки считается соблюденной в случае совершения лицом сделки с помощью электронных либо иных технических средств, позволяющих воспроизвести на материальном носителе в неизменном виде содержание сделки, при этом требование о наличии подписи считается невыполненным, если использован любой способ, позволяющий достоверно определить лицо, выразившее волю. Законом, иными правовыми актами и соглашением сторон может быть предусмотрен специальный способ достоверного определения лица, выразившего волю (абз. 2 п.1 ст. 160 ГК РФ в ред. Федерального закона от 18.03.2019 №34-ФЗ).

6. В определении правовой природы смарт-контакта в литературе удовлетворительного решения так не было найдено. Пытаясь найти выход из этого тупика, некоторые авторы предлагают воспользоваться разработанной проф. В.В. Витрянским концепцией «специальных договорных конструкций».

Направление в целом верное, за исключением того факта, что специальных договорных конструкций не существует. В обоснование этого утверждения мне придется привести основные положения моей статьи на эту тему ^[27].

7. О специальных договорных конструкциях широко начали говорить во время проведения реформы гражданского права в Российской Федерации. Родоначальником или, во всяком случае, активным пропагандистом этой концепции стал проф. В.В. Витрянский ^[28]. Благодаря его высокому авторитету данная концепция обрела многочисленных сторонников и стала господствующей.

К специальным договорным конструкциям относят закрепленные в ГК РК и ГК других постсоветских стран публичный договор (ст. 387 ГК РК), договор присоединения (ст. 389 ГК РК), предварительный договор (ст. 390 ГК РК), договор в пользу третьего лица (ст. 391 ГК РК). Кроме того, в ходе реформы гражданского права в ГК РФ Федеральным законом от 8 марта 2015 г. были включены нормы еще о четырех специальных договорных конструкциях: рамочный договор (договор с открытыми условиями) (ст. 429.1), опцион на заключение договора (ст.429.2), опционный договор (ст.429.3) и абонентский договор (договор с исполнением по требованию) (ст. 429.4).

По мнению абсолютно всех исследователей смысл типовой договорной конструкции состоит в том, что она находится вне деления договора на род-вид или тип-вид^[29]. Идея простая: поскольку опционные договоры не вписываются в число самостоятельных (основных) договоров, то это и не договоры вовсе, а договорные конструкции. В то же время эти договорные конструкции вроде бы договоры, ибо есть оферта и акцепт, условия договоров, исполнение и ответственность за неисполнение. То есть вроде бы не договор, но в то же время все сущностные признаки договора налицо.

Довольно странные договорные конструкции, не находите?

В.В. Витрянский признал очевидным, что специальные договорные конструкции не относятся к числу рядовых видов (разновидностей) гражданско-правовых договоров, и по этой причине они не «вписываются» в традиционные классификации гражданско-правовых договоров^[30]. Однако места этим договорам в системе гражданско-правовых договоров он так и не нашел.

Говоря о применении этих теоретических положений к концепции «специальных договорных конструкций» в системе гражданского права, следует иметь в виду следующее:

Понятие «юридические конструкции», в том числе «договорные конструкции», по моему глубокому убеждению, может применяться только в системе науки права, но не в системе права. Если даже признать наличие юридических конструкций в системе права, трудно (а, по моему, невозможно) найти им место. Любое правовое образование должно быть или нормой права, или институтом права. Кроме того, как бы ни характеризовали исследователи специальные договорные конструкции, они называют их, как правило, видом договора.

На чем строится существующая классификация? Есть основная классификация договоров по видам деятельности: передача имущества, выполнение работ, оказание услуг, осуществление совместной деятельности. Это основные договоры. Все, что не вписывается в эту схему, объявляется или вспомогательными договорами, или квазидоговорами, или вообще не договорами, а договорными конструкциями.

Такие противоречия являются следствием общепринятой в теории гражданского права парадигме построения всех классификаций договоров в одномерной системе: есть сетка основных договоров. Все, что не вписывается, должно или как-то с этой сеткой быть скоординировано (акцессорные, предварительные и т.п.), или это не договоры, а конструкции.

Выход из ситуации заключается в признании того, что договоры могут строиться не в одной плоскости, а в двух, трех и более плоскостях. Наряду с основными договорами могут существовать договоры, сгруппированные в иной плоскости и по другим основаниям. Это в полной мере относится к так называемым «специальным договорным конструкциям».

«Специальные договорные конструкции» - это не что иное как виды полноценных гражданско-правовых договоров, только расположенных в иной плоскости, чем основные договоры. Поскольку эти договоры находятся в общей части обязательственного права, их можно объединить в группу под названием «общие договоры».

Эта группа, в свою очередь, делится на две группы: 1) организационно-предварительные договоры, в которую входят предварительный договор, опцион на заключение договора и рамочный договор; и 2) договоры с дополнительным обременением, в которую входят публичный договор, договор присоединения, договор в пользу третьего лица, опционный договор и абонентский договор.

Договоры первой группы – это самостоятельные договоры, целью которых является заключение основных договоров, договоры второй группы – это те же основные договоры, только осложненные дополнительным обременением (обязанность заключить договор, обязанность принять стандартные формы договора, обязанность произвести исполнение третьему лицу и т.п.).

8. Следовательно, смарт-контракт является не какой-то непонятной «специальной договорной конструкцией», а общим договором. Поэтому норма о смарт-контракте может быть закреплена в общей части ГК как один из видов общих договоров.

Из двух групп договоров (организационно-предварительные договоры и договоры с дополнительным обременением) смарт-контракты можно отнести к договорам с дополнительным обременением. Это те же договоры купли-продажи, мены, отчуждения исключительных прав и т.п., только обремененные цифровой формой в виде смарт-контракта.

[1]. Статья подготовлена на основе доклада, представленного на Республиканскую научно-практическую конференцию «Новые формы контрактных отношений цифровой экономики Республики Казахстан в условиях пандемии», посвященную памяти д.ю.н. Амирхановой Ирины Викторовны. Алматы. Казахский национальный ун-т им. Аль-Фараби. 29 апреля 2022 г.

[2]. См.: Лукоянов Н.В. Legal tech: смарт-контракты сквозь призму современного частного права // Юридические исследования. 2018. № 7. С. 57-58.

[3]. См.: Вашкевич А.М. Смарт-контракты: что, зачем и как / А.М. Вашкевич. М.: Симплоер, 2018. 38 с.

[4]. См.: Савельев А.И. Договорное право 2.0: «умные» контракты как начало конца классического договорного права // Вестник гражданского права. 2016. № 3. С. 43.  

[5]. См.: Новоселова Л.А. Токенизация объектов гражданского права // Хозяйство и право. 2017. № 12. С. 29-44.

[6]. См.: Зульфугарзаде Т.Э. Особенности правового обеспечения смарт-контрактов // Экономика. Право. Общество. 2018. № 2. С. 28-34. https://epo.rea/ru>joir>article>view.

[7]. См.: Лукоянов Н.В. Legal tech: смарт-контракты сквозь призму современного частного права. С. 61.

[8]. См.: Лукоянов Н.В. Правовые аспекты заключения, изменения и прекращения смарт-контрактов // Юридические исследования. 2018. № 11. С. 28-35.  

[9]. См.: Тюльканов А. Блокчейну – да, смарт-контрактам – нет: законодатели Невады определились с понятиями //Zakon.ru.2017.URL:https://zakon.ru//blog/2017/06/19/blockchejnu-da_smart-kontraktam-net _zakonodateli_nevady_opredelilis_s_ponyatiyami

[10]. См.: Федоров Д.В. Токены, криптовалюта и смарт-контракты в отечественных законопроектах с позиции иностранного опыта. https://urfac.ru/?p=459  

[11].См.: Карцхия А.А. Гражданско-правовая модель регулирования цифровых технологий. Дисс…доктора юрид.наук. М., 2019. С. 146-149.

[12]. См.: Савельев А.И. Договорное право 2.0: «умные» контракты как начало конца классического договорного права // Вестник гражданского права. 2016. № 3. С. 43.

[13]. См.: Гринь О.С., Гринь Е.С., Соловьев А.В. Правовая конструкция смарт-контракта: юридическая природа и сфера применения // Lex Russica. 2019. № 8 (153). С. 53.

[14]. См.: Трунцевской Ю.В., Севальнев В.В. Смарт-контракт: от определения к определенности // Журнал Высшей школы экономики. 2020. № 1. С. 142.

[15]. См.: Лукоянов Н.В. Legal tech: смарт-контракты сквозь призму современного частного права. С. 60.

[16]. См. об этом: Гринь О.С., Гринь К.С., Соловьев А.В. Указ. соч. С. 57.

[17]. См.: Сомова Е.В. Смарт-контракт в договорном праве // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2018. № 2. С. 81.

[18]. См.: Ефимова Л.Г., Сиземова О.Б. Правовая природа смарт-контракта // Банковское право. 2019. № 1. С. 23-30.

[19]. См.: Там же.

[20]. См.:Гринь О.С., Гринь Е.С., Соловьев А.В. Указ. соч. С. 57-58.

[21]. См.: Родионова Д.М. Проблемы совершенствования российского гражданского права в цифровую эпоху // Проблемы экономики и юридической практики. 2018. № 3. С. 137-141.

[22]. См.: Савельев А.И. Договорное право 2.0.: «умные» контракты как начало конца классического договорного права // Вестник гражданского права. 2016. № 3. С.32-60.

[23]. См.: Ефимова Л.Г., Сиземова О.Б. Правовая природа смарт-контракта // Банковское право. 2019. № 1. С.23-30.

[24]. См.: Волос А.А. Смарт-контракты и принципы гражданского права // Российская юстиция. 2018. № 12. С. 5-7.

[25]. См.: Губарева А.В., Коваленко К.Е., Коваленко Н.Е. Проблемы выбора применимого права к смарт-контрактам в международном частном праве // Вестник ЮУрГУ. Серия Право. 2020. Т. 20. № 4. С. 45.

[26]. См.: Савельев А.И. Договорное право 2.0: «умные» контракты как начало конца классического договорного права // Вестник гражданского права. 2016. № 3.

[27]. См.: Сулейменов М.К. Cпециальные договорные конструкции (общие договоры) и их место в системе права. https://online.zakon.kz/Document/?doc_id=32801264

[28]. См., например: Витрянский В.В. Реформа российского гражданского законодательства: промежуточные итоги. М.: Статут, 2016. Его же. Специальные договорные конструкции в условиях реформирования гражданского законодательства // Хозяйство и право. 2011. № 10. С. 3-17.

[29]. См.: Садиков О.Н. Некоторые положения теории гражданского права // Советское государство и право. 1966. № 9. С. 15-24; Романец Ю.В. Система договоров в гражданском праве России: монография. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Норма, Инфра-М, 2013.

[30]. См.: Витрянский В.В. Некоторые аспекты учения о гражданско-правовом договоре в условиях реформирования гражданского законодательства // Проблемы развития гражданского права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлов. М.: Статут. 2011. С. 335.